– Что-то замышляется, – озвучил очевидное Горт.

– И пока еще не забирали меня, тебя, Бо, Джо и принципата, – согласился Элс.

– Не забудь про Чушку.

– Я-то не забыл, в отличие от них. Его-то ни разу не вызывали на допрос.

– Надо пожаловаться.

– Валяй.

Следующим забрали Просто Джо, вернулся он через десять минут, улыбаясь от уха и до уха.

– Пайп, я так и сделал – заявил им, что нечего от Чушки нос воротить. Он такой же солдат, как и мы все.

– Молодец, Джо! – похвалил Горт. – Я и сам собирался. Пайп, нас, верно, скоро выпустят. Иначе получается бессмыслица. Те, кто не вернулся, очевидно, переметнулись к Йоханнесу.

Элса забрали предпоследним, как раз перед Бронтом Донето.

Тейдж то и дело передергивал плечами: официальное облачение сидело на нем плохо, было страшно неудобным, и от него чесалось все тело. Но пришлось надеть, чтобы сопроводить Бронта Донето на аудиенцию к Граальскому императору.

– А я тебе говорил, – в который уже раз повторил Пинкус Горт.

Донето предстоящая аудиенция не радовала, ведь в его распоряжении оказались лишь Элс и Пинкус, а ему, защитнику церкви, кузену патриарха и потомку патриархов (хотя законы церкви и обязали священнослужителей хранить обет безбрачия), полагалась совсем иная свита.

– Надо было прихватить Чушку, – вздохнул Горт. – Разодели бы его, стал бы такой же страшный, как и мы.

– Чушка так бы не мучился, – отозвался Элс, почесываясь и ерзая. – И не чувствовал бы себя таким дураком.

Белоснежные зубы Донето сверкнули в улыбке, но он тут же снова сделался серьезным. Защитник церкви взял в нем верх над обычным человеком. Принципат нахмурился, шуточки ему уже надоели.

Когда-то давно герцоги Племенцы купались в золоте. Кое-что еще напоминало о былом богатстве, хотя сами представители семейства Транцелла уже не жили во дворце Диммель и так обеднели, что могли теперь позволить себе не более сорока слуг.

Троицу проводили в приемную, которую украшала обитая шелком мебель, писаные маслом портреты великих представителей рода Транцелла, мраморные бюсты, видимо сохранившиеся с античных времен, и гобелен, вытканный в прошлом столетии. На нем изображалась схватка между чалдарянами и праманами.

Принципат заметил, что Элс внимательно изучает гобелен, и пояснил:

– Это битва у Кладезя Памяти. Там погиб один из моих предков.

– Понятно.

Элс пригляделся к знаменам сражающихся. Правильно.

Ша-луг называли это сражение Битвой Четырех Воинств. Мерзостная заварушка, в ней прамане сражались против праман, которым помогали арнгендцы. В те времена каифат Каср-аль-Зеда и каифат Аль-Минфета боролись между собой за власть над восточными подходами к Кладезям Ихрейна. Люсидийцев поддерживали основанные чалдарянами в священных походах государства, а ша-луг – многочисленные племена ишоти из Пеквы.

Битва на самом деле произошла вовсе не у Кладезя Памяти. На западе ее так назвали только потому, что обе противоборствующие стороны пытались захватить его раньше противника. Битва, которую никто не планировал заранее, случилась на восточной оконечности Равнины Судного Дня. Из-за вмешательства фанатичных ишоти на поле боя воцарился полнейший хаос. Каждая из сторон посылала в гущу сражения все новые силы. Кровавая бойня приобрела поистине эпический размах, но в конце концов переменчивые ишоти неожиданно бежали, и все закончилось.

Эта битва считалась самой кровавой из бесконечной череды стычек за власть над Святыми Землями. И самой бессмысленной, ведь она ровным счетом ничего не изменила в расстановке сил.

Спустя год после нее ша-луг и участники священного похода объединились, чтобы изгнать люсидийцев с тех земель, которые тем удалось захватить в Битве Четырех Воинств.

В Святых Землях союзы были столь же ненадежны, сколь склонны к предательству и недальновидны те, кто их заключал.

– Народ Пайпа еще ходил в язычниках, когда все это произошло, – сказал Пинкус.

В приемной появился некто, внешне похожий на дворецкого.

– Его величество император желает вас видеть, – объявил он, слегка склонив голову перед принципатом.

– Представление начинается, – хмыкнул Горт, поправляя свой наряд.

Вместе с Элсом они последовали за Донето, держась на два шага позади.

Зала для аудиенций производила сильное впечатление. В комнате пятнадцать на двадцать футов из мебели стояло одно лишь массивное деревянное кресло. В нем восседал очень смуглый уродливый коротышка. Весь его облик, как и наряд, словно говорил: как бы поскорее покончить со всей этой ерундой и отправиться на охоту. Перед ними был Ганзель, Йоханнес Черные Сапоги, собственной персоной, Граальский император, курфюрст Кретьена, ужас приспешников патриарха Безупречного V.

И разумеется, на императоре красовались черные сапоги.

Элс решил про себя, что этот человечек, по всей видимости, из тех, кто всеми силами поддерживает сложившуюся репутацию. Ему явно нравилось чувствовать себя Свирепым Малюткой Гансом.

Вдоль стен залы выстроились вооруженные копьями и щитами солдаты, а императора окружала небольшая группка придворных, среди прочих – трое имперских отпрысков: две красивые юные девы и худой бледный мальчик. Ближе всего к трону стояли, видимо, советники.

Этих следовало запомнить. Особенно вон того – не Ферриса Ренфрау. Но Элс никак не мог сосредоточиться. Потому что все его внимание было поглощено младшей дочерью императора Элспет.

К его удивлению, интерес этот оказался весьма острым и взаимным.

Тейдж заставил себя собраться. Здесь могло произойти нечто важное. Защитник церкви сошелся в одной зале с самым могучим владыкой запада. Возможно, именно сейчас определяется будущее. Этого уродливого недомерка Йоханнеса Иджа считали таким же самоуверенным наглецом, как и Безупречный V. Элс надеялся в следующие несколько лет оказаться в самой гуще борьбы между церковью и сидящими здесь людьми.

Но его взгляд снова и снова возвращался к Элспет.

Она была достаточно молода и потому могла позволить себе беззастенчиво его рассматривать.

Девушка была выше отца на целую ладонь. И в Фиральдии, и в Дринджере ее сочли бы слишком худой (тамошние признанные красавицы отличались более пышными формами), как, впрочем, и на ее родине, в Граальской Империи, особенно в северных ее владениях, где в женщинах ценили широкие бедра и силу, – они должны были беспрестанно рожать детей, желательно не выпрягаясь из сохи.

Ее облик намекал на экзотических предков: большие темные глаза, по-восточному темные прямые волосы, тяжелая тугая коса доходила до самой талии, широкий рот с хорошо очерченными чуть припухлыми губами, маленький заостренный носик. Наверное, на щеках можно найти веснушки, только вот в скудном освещении их было не различить, впрочем, как и цвет глаз.