– Значит, удалось? – осторожно спрашивает старуха. – Ведь мы, после того как ваши люди нас из деревни взяли, и не слышали ничего толком про то, что там дальше случилось.

Альфаро несколько секунд, улыбаясь, смотрит на старуху.

– Можешь радоваться, старая ведьма. Твоя порча оказалась удачна, как никогда. Приманила, как я слышал, к вашей деревеньке целую банду.

– А дальше-то, дальше-то что было? – спрашивает старуха, и живой интерес вспыхивает в ее глазах.

– А с госпожой Амандой что? – набравшись смелости, спрашивает ее молодая спутница. – Плохо, если с ней что-нибудь случилось, потому что она нам никогда зла не чинила…

Альфаро, не отвечая, смотрит на них, и под его взглядом женщины теряются. Улыбка графа становится шире, в ней сквозит какое-то умиление.

– Зачем вам это знать? – спрашивает он. – Для всего мира вы мертвы. К чему мертвым интересоваться такими подробностями?

Женщины в замешательстве.

– Приведи солдат, – говорит граф Мигелю.

А когда вооруженные люди появляются в зале, граф распоряжается:

– Старуху – сжечь… Эй, куда вы ее поволокли? Стоять. Сначала – при мне – свяжите ей руки, завяжите глаза и рот. Эта женщина – ведьма, и она может околдовать вас. А что до молоденькой… – Он задумчиво глядит на Жанну и снова переходит на южнофранцузский диалект. – Девочка, отвечай на мои вопросы правдиво, ибо от этого зависит твоя жизнь. Ты уже присягала Великому Мастеру, или же, как его именуют в просторечье, Сатане?

Жанна с ужасом смотрит на бабку, которую солдаты валят на пол и вяжут руки, потом – с еще большим ужасом – на графа и отрицательно трясет головой.

– Превосходно. Доводилось ли тебе когда-нибудь встречаться… с отшельником Иммануилом, который жил недалеко от вас?

– Да… Один раз… Я видела его издалека… Бабушка запрещала мне разговаривать с ним.

– Твоя бабушка совершала иногда и довольно разумные поступки… – Лицо графа озаряется улыбкой.

– Итак, – произносит он с удовлетворением, – все в сборе. Ненависть, Истина и Сила. В темницу ее! Да стерегите получше!

…Родриго умер не сразу. Несмотря на тяжесть полученных ран, он был еще жив, когда мы с Жаном вынесли его с ристалища. Каким-то чудом он сумел протянуть еще несколько часов, сражаясь со смертью с таким же упорством, с каким бился со своими врагами при жизни. Уже зашло солнце, а он все медлил ступить за последний рубеж, отделяющий живых от мертвых. Было ясно, однако, что до утра он не дотянет.

* * *

…Ричард Английский и другие гости графа Раймонда пировали во дворце, отмечая завершение турнира, а мы с де Эльбеном сидели перед шатром Родриго и смотрели на пляшущие языки крохотного костерка, разгонявшего тьму. Не в наших силах было чем-либо помочь барону. Единственное, что мы могли сделать, – найти священника, который подготовил бы барона к смерти, проведя все те обряды, коим жители этого века придавали такое большое значение. Родриго, который то приходил в сознание, то снова уплывал в забытье, сейчас разговаривал с ним, а мы с де Эльбеном ждали завершения этого разговора, потому что больше нам делать было нечего.

– Никогда от Ричарда не было добра, – неожиданно проговорил тамплиер. – Ни для кого.

Я промолчал.

– У него только и есть, что показной блеск, который слепит многих. На деле же… – Ги качнул головой. – У него есть слава, но он не сделал ничего, что стоило бы воспевать или что стоило бы помнить. Если бы только он не был королем…

Снова установилось молчание. Длинной палкой я поворочал угли в костре. Тут Ги посмотрел мне за спину, и я, почувствовав сзади какое-то движение, оглянулся.

Это был священник.

– Что-то быстро, – пробормотал тамплиер. Священник остановился у костра и укоризненно посмотрел на нас с Ги.

– Почему вы меня не предупредили, что этот человек отлучен от Церкви? – обвиняюще спросил он. – Я не могу дать ему причастие.

– Какого… – Я с трудом сдержался. – Вы что, не видите, что он умирает? Уверяю вас, барон не сделал ничего, за что его стоило бы отлучать, но даже если и так – сейчас-то все равно уже поздно разбираться! Неужели вы не можете помочь умирающему? Снимите отлучение!

– Это не в моей власти, – сказал священник и, повернувшись, канул во тьме.

Я перевел взгляд на Ги, но тот безнадежно покачал головой.

…Откинув полог шатра, я приблизился к лежащему рыцарю. Шатер был обставлен скудно, по-походному: кровать, сундук, табуретка перед кроватью. Рядом с табуреткой – три зажженные свечи в подсвечнике.

Барон лежал неподвижно. Дыхание его было тихим, почти неслышным. Голова, правая рука и верхняя часть торса были замотаны тряпками, пропитавшимися кровью. На губах Родриго была кровь, а в груди время от времени что-то тихо булькало.

Я сел на табуретку и с горечью посмотрел на человека, который еще этим утром был образцом доблести, ловкости и силы. Если бы только его убийца не был королем…

Глаза барона широко открылись, пытаясь пробиться сквозь застилавшую их тьму.

Едва слышно:

– Андрэ… это вы?

– Да.

– Я ничего не вижу… – Он долго молчал, собираясь с силами. – Священник ушел?..

– Да.

– Я не хочу… умирать так… под проклятьем.

Я поднялся:

– Я найду другого. И либо он снимет с вас отлучение, либо я отрежу ему голову.

– Подожди…

– Что?

– Останься. Ты не… успеешь. Мне недолго осталось.

Я сел обратно.

– В Каталонии, – тихо продолжал барон, – у меня есть кузина… Она моя… единственная наследница. Анна Альгарис… из замка Альгарис…

Я едва разбирал, что он говорит.

– Прошу вас, Андрэ… Привезите ее сюда… Защитите ее… от моих соседей…

– От ваших соседей? – Мне показалось, что я ослышался. – Но ведь Рауль…

Тут я понял, что горожу глупости. То, что я был знаком с Раулем де Косэ, еще не означало, что все остальные соседи барона столь же достойные люди.

– Я отлучен, – прошептал барон. – На мои земли может посягнуть каждый, а Анну… могут не признать… Все… И Рауль тоже… Он… человек… практичный…

Барон молчал, наверное, с минуту. Когда он заговорил, мне пришлось приблизить ухо к самым его губам, чтобы услышать то, что он говорит.

– Защитите ее…

– Хорошо.

– Поклянитесь… честью…

– Клянусь.

Родриго обессиленно закрыл глаза. Я посидел с ним.

Через некоторое время в шатер заглянул Ги де Эльбен и отозвал меня в сторонку: