проливать в бесплодных штурмах наших детинцев!!! Одна ночь – всего одна ночь! – и монголов, ушедших в поход к последнему морю, не станет! Все – в ваших руках!!!

Покоренные, выжившие в ночной резне, молча слушали князя Пронского, и лица их были мрачны, ожесточены. От десяти тысяч нукеров, что вернулись в лагерь после штурма Пронска, уцелело всего три… Слишком хаотичным и страшным был ночной бой, начавшийся с резни монголов, но переросший в полноценную схватку с тюрками, хорезмийцами, а также собственно кипчаками, мокшей, булгарами, кто так и не понял, что происходит! Или понял, но сознательно выступил на стороне покорившего их врага, желая доказать свою верность и не осознав, что на стороне восставших бьется большинство нукеров тумена…

Сейчас же они молча взирали на возы и телеги с зерном и вяленым мясом, нагруженные на них также торбы с овсом – кажется, что много, но орусуты дали еды лишь на седмицу… А что делать дальше?! Как вернуться домой, как пройти заснеженной степью сотни, если не тысячи верст до далеких половецких кочевий или уцелевших на Итиле булгарских городков да поселений мокши?

Многие степняки и прочие покоренные подумывали даже ударить по крепости орусутов, вновь попробовать взять ее, пока недавний враг расслаблен и уверен, что опасность миновала! А там кто знает, может, и удастся повиниться перед монголами, скрыв, что предали, что сами убили своих арбанаев, джагунов, кюганов и выборного темника! А что, тяжелый был штурм, лишь пятая часть полуторного тумена сумела ворваться в Пронск!

Но пыл врага остудили пять сотен лучников, замерших на внешнем валу и ловящих взглядами каждое враждебное движение, уже наложив срезни на тетивы. Орусуты готовы к бою! Готовы в любой миг отправить в полет сотни степняцких, собранных вчера стрел, что будут разить дважды предателей, решившихся на дерзкую атаку… Подножье вала и крутой подъем перед стрелками усеян запоздало выкованным «чесноком», а подступы к проходу сторожит княжеская дружина. Также пять сотен отборных гридей в сверкающих на солнце кольчугах и чешуйчатых панцирях, дощатой броне! Батыры орусутов не дремлют, не обмануты они легкой победой и мнимой верностью уже раз предавших. Предали один раз – предадут и второй! А потому перевешены ростовые червленые щиты на левые руки воев, ждут своего часа перекинутые за плечи рогатины – не успеют степняки набрать разгон, как тут же сорвется навстречу бронированный клин орусутов… Нет, лучше не искушать судьбу, лучше взять обещанную еду и уйти из-под стен «злой» крепости подобру-поздорову, надеясь навсегда забыть к ней дорогу…

…Скрипят под моими ногами половицы лестницы княжеского терема, ведущей к башне, где расположена светлица Ростиславы. Шумят наверху детские голоса – весь терем заселен малышами, и их пока еще не вернули домой: ждали, чем кончатся переговоры с оставшимися от тумена степняками… Но теперь ушли поганые от Пронска, ушли, сопровождаемые на расстоянии держащимися дозорами! Теперь уже можно вернуть малюток к матерям! Собственно, за тем я и сам отправился… И одновременно с тем страстно желая взглянуть в глаза Ростиславе, пока еще безмолвно сказать одним лишь торжествующим взглядом: мы победили! Я ПОБЕДИЛ! Ибо именно я нашел способ сокрушить многочисленный тумен, не пролив напоследок ни капли русской крови! И хотя еще ничего не решено, и хотя Батый еще силен, но едва ли не треть орды его разбита и уничтожена, а Ижеславец и Пронск выстояли, уцелели!!! И нет теперь у татар хашара, рабов, коих погнали бы поганые впереди себя на штурм прочих городов русских! И нет у них припасов, что захватили бы они в беззащитных весях и у беженцев, пытающихся безуспешно бежать от степняков… И во всем этом, как ни крути, именно моя заслуга!

А особенно сильно мое торжество на фоне отчаяния, что охватило меня после первого штурма… Ибо тогда я даже не помыслил бы показаться на глаза Ростиславе, представься мне такая возможность. Тогда я был едва ли не уверен, что без внешней стены нам не удержаться, и готов был сознательно искать смерти в бою, коли бы враг все же прорвался в город…

Но все отчаяние в прошлом, а сейчас я замираю перед ставшей словно бы такой знакомой и родной дверью, что вдруг щемит в груди! И одновременно с тем мне столь радостно, что я хочу растянуть этот миг, хочу немного продлить его, сохранить в памяти! Нет, после я еще вернусь сюда; отведу малышню по домам, схожу в баньку, смою с себя уже застарелый пот, оденусь в чистое исподнее… И вернусь! Хоть и нельзя нам насладиться близостью с любимой, но даже просто проведя ночь рядом с ней, я буду счастлив! Донельзя счастлив!

И пофиг на князя. Если что, Миша у меня в крупном долгу, на полном основании потребую у него сестру по прошествии сорока дней…

Но вот я наконец берусь за ручку двери и рывком распахиваю ее! Визжит испуганная малышня, но, разглядев дружинника в чешуйчатой броне, дети восторженно замирают… Искренне улыбнувшись крохам, я ищу глазами ее – и нахожу! Улыбающуюся, счастливую и такую теплую, словно от нее исходит мягкий, одному мне заметный и согревающий лишь мою душу свет…

Любимую…

А после проваливаюсь с концами в глубокие омуты дивных зеленющих очей, буквально задыхаясь от восторга перед красотой моей избранницы…

Моей!

Только моей…