Хоть я примерно догадывался, что мне хотят сказать и от меня услышать, чувствовал себя неуверенно. Ещё бы! Кто я, а кто он. Капитан Юрий Гринёв даже не легенда. Это — символ. Символ невеликих побед нашего флота. Благодаря ему и таким, как он, эти победы всё же случались. Я никогда не смогу разговаривать с ним так, как разговаривал Лёха. И хоть, в принципе, на то были причины, я не так воспитан, чтобы хамить героям.

Перед тем, как ввалиться в единственный кафетерий на базе, где всегда рады и военным, и штатским, я некоторое время топтался у двери и всё взвесил окончательно. Я не позволю собой манипулировать и не стану давать гарантии. Но внимательно выслушаю, что он хочет сказать. И если он хоть раз назовёт меня салагой, разговор на этом сразу прекратится.

Поджарый капитан сидел за столиком в самом конце кафетерия и откровенно скучал. Народу внутри было неприлично много. Уставшие пилоты или гражданский персонал базы не упускали возможности развеяться. Сбивались в компании, чтобы просто поболтать ни о чём. На какое-то время забыть причину, для чего здесь все собрались. Ради чего готовятся, и что в итоге всех ждёт.

Окинув быстрым взглядом кафетерий, я поёжился. Мне не хотелось привлекать внимание к нашей встрече. И меня, как я уже успел убедиться, и тем более капитана Гринёва на базе хорошо знали. Я бы не хотел, чтобы нас отвлекали, лезли с просьбами о автографах или просто буравили любопытными взглядами. Я просто хотел узнать, что мне хотят сказать, и уйти.

Заметив меня, капитан помахал рукой. Эдаким небрежным жестом, будто официанта подзывал. Я поморщился, но зашагал к одинокому столику, надеясь, что мне не придётся выслушивать возмущённые слова, что, дескать, он слишком долго ждал. Выговоров конкретно от него я не желал.

— Здравствуй, лейтенант…

— Никита можно, — сразу отреагировал я.

— Хорошо, — Гринёв словно через силу улыбнулся. — А меня называй Юрий. Но только здесь, на базе. И, желательно, не в присутствии других… Присаживайся. Алкоголь употреблять нам не позволяют, но кофе выпить можем… Две чашки кофе принесите, — он сделал знак проходившему мимо официанту, который комплекцией больше походил на бойца спецназа. — Догадываешься, зачем я тебя пригласил?

— Догадываюсь, — не стал лукавить я.

— Тогда, прежде чем сразу сказать "нет", выслушай… Ты же знаешь, кто я такой? Наверное, в детстве слышал истории о непобедимом пилоте и смотрел запоминающиеся картинки по "ящику"? Многое из того — пропагандистская чушь. Но многое правда… Когда Россия заявила права на планету Виктори, как её сейчас называют, и собрала силы у звезды Садальмелик, мне было всего двадцать пять. Немногим больше, чем тебе сейчас. Хоть тогда я уже вышел из возраста восторженного юнца, чувствовал себя примерно так же, когда сообщили, что враг хочет отобрать у нас то, что нам принадлежит по праву. Именно наши люди нашли лёд на планете Аршан. Именно наши люди дали ей такое название. Именно наши люди установили первый атмосферный преобразователь. Но, к сожалению, на эту планету не только мы положили глаз, как ты, наверное, помнишь. Экспансию в те времена все старались вести агрессивно. Все хотели космических колоний. Это же, чёрт возьми, было так престижно! Так статусно! И американцы не стали считаться с чужими интересами, как не считались с ними столетиями до этого. Они быстрее мобилизовали все доступные силы, быстрее подтянули резервы. Смогли занять оборонительные позиции на орбите и заранее распланировали ход боя. Но тогда меня мало интересовала общая стратегия. Как и весь наш народ, я хотел сражаться. Вместе со всеми я негодовал, что нас решили подвинуть. Когда мы приближались к планете, видели вражеские силы и слушали в эфире угрозы, что по нам откроют огонь, если мы продолжим приближаться, я хотел, чтобы это случилось… И моё желание осуществилось, — Юрий Гринёв тяжко вздохнул, принял кофе из рук официанта и одно блюдце с чашечкой подтолкнул мне.

Воспоминания, видимо, немного выбили его из колеи. Некоторое время он монотонно размешивал ложечкой. И я решил подтолкнуть его к продолжению.

— Я читал, вы уничтожили четыре американских истребителя в составе звена. А затем, когда ваших… — я пытался подбирать слова и говорить уважительно, чтобы не разбередить старые раны. — Ваших напарников сбили, продолжили в одиночку, уничтожили ещё двоих и смогли уйти, когда опустел боекомплект. Это же правда?

— Истинная, — спокойно ответил капитан. — Не плоды вымысла точно. Я — один из двадцати трёх выживших лётчиков-истребителей. Я помню, как радовался, когда мы сожгли американский авианосец, помню, как горевал, потеряв почти всю эскадрилью. Но самое большое горе я испытал не тогда, когда ситуация стала патовой и ни у одной из сторон не осталось сил, чтобы переломить ситуацию. А когда понял, что все жертвы были напрасны. Когда был заключён мир и "мировое сообщество", — он обозначил пальцами кавычки. — Принудило нас отказаться от претензий на планету. Да, мы что-то получили взамен, конечно. Например, технологию производства торпеды "Цикада", которыми американцы тогда так удачно против нас воевали. Но жизни, которые мы потратили в том бою, мы потратили напрасно. И я не хочу, чтобы это вновь когда-либо повторилось. Не хочу сгинуть бессмысленно.

Я развёл руками. Я не понимал, к чему он клонит.

— Никто не хочет…

— Чтобы этого не случилось, для меня критически важно, чтобы ты занял позицию третьего пилота в моём звене, — брови капитана Гринёва сошлись грозной дугой. Как мне показалось, он едва остановил себя, чтобы по столу кулаком стукнуть. — Там, куда мы отправимся, там, где нас ждёт нечто, с чем мы ещё никогда не сталкивались, нет места для дилетантов… Да, я конкретно вашу тройку имею в виду. Ты правильно меня понял… Ты, на мой взгляд, самый перспективный и талантливый. Спокойный и уравновешенный. Я не только хочу, я буду рад, если мы станем сотрудничать вместе. Ведь наше сотрудничество значительно увеличит шансы на выживание. Как твои, так и мои.

Стальные нотки в голосе и театральная суровость лица не возымели на меня никакого действия. Я изначально догадывался, зачем он меня позвал. И не видел смысла что-то менять.

— Извините, капитан Гринёв, — я намерено вернулся к сухому официальному тону. — С парнями мы давно вместе. Мы были лучшими в академии, и здесь пока показываем лучшие результаты. Как и говорил Алексей: мы — почти что семья. Мы — друзья.

Юрий Гринёв снисходительно рассмеялся, после того, как услышал последнюю фразу.

— Господи, ты так похож на меня молодого. Столько юношеского максимализма в глазах, столько дружеской