Та улыбнулась и кивнула. Мейвис вдруг распрямилась, словно с ее плеч свалилась невидимая тяжесть. Очевидно, ей наконец стало ясно, что Офелия не всесильна и что теперь пришла пора доказать это.

От Офелии тоже не ускользнул смысл вопроса:

— Ты считала, что мы уже поженились? И узнав, что это не так, готова злорадствовать?

— Я не ты, — парировала Мейвис. — Злорадство и страсть к сплетням скорее в твоем характере, дорогая моя.

Офелия на миг застыла. Судя по сузившимся глазам, ее так и подмывало достойно ответить на оскорбление, но она не посмела. Однако злополучная невеста Дункана довольно быстро сумела взять себя в руки. Ничего не поделать, она все еще считала, что должна заручиться молчанием Мейвис. А разве она добьется своего, если отчитает ту в своей обычной манере?

— Но почему ты здесь?

— Я действительно пребывала в полной уверенности, что венчание уже состоялось. Не находишь естественным, что я приехала пожелать счастья влюбленной паре?

— Влюбленной? — презрительно бросила Офелия. — Да мы не выносим друг друга!

Мейвис с деланным изумлением всплеснула руками:

— Не может быть! Хочешь сказать, что есть на свете мужчина, который способен не упасть к твоим ногам?!

Ни за что не поверю.

Губы Офелии дрогнули, а голос понизился до доверительного шепота, предназначенного исключительно для ушей Мейвис.

— Он не англичанин, — пробормотала она, словно это объясняло все.

— Если только это и требуется, чтобы видеть тебя в истинном свете, значит, ему повезло.

— А по-моему, для этого нужно куда меньше, — с улыбкой вмешался Рэйфел.

Офелия, сообразив, что они тут не одни, прошипела:

— Будьте добры на несколько минут оставить нас. Нам необходимо поговорить наедине.

— Ради Бога, беседуйте сколько угодно, — отозвался Рэйфел, — но это не значит, что я уйду. Да я за все золото мира не пропустил бы такого!

— Чего именно?! — закричала Офелия, — Хотите увидеть меня на коленях? Неужели вы так меня ненавидите?

Ответом было многозначительное молчание. На щеках Офелии расцвели яркие пятна. Она повернулась было, чтобы уйти, но остановилась, чтобы еще раз попробовать улестить Мейвис. Если есть хоть малейший шанс перетянуть ее на свою сторону, Офелия этим воспользуется. Оставалось лишь игнорировать троих грубиянов. Она снова подступила к Мейвис. Та с любопытством уставилась на нее, снова притворяясь потрясенной:

— И никто из этих двоих не сражен столь ослепительной красотой? Это тебе ничего не подсказывает?

— О чем ты толкуешь? — нетерпеливо допытывалась Офелия.

— Может, дело не в них, а в тебе? Ты стала неосторожной, Фели, — усмехнулась Мейвис, называя подругу детским прозвищем, которое та запретила употреблять, — Последнее время ты слишком часто открываешь свое истинное лицо. Чересчур рано сбрасываешь маску. Еще до того, как тебе удается одурачить нового поклонника. Не все люди глупы. Некоторые достаточно проницательны, чтобы рассмотреть за ангельской внешностью, которой наградила тебя природа, черную от грязи ледяную глыбу, способную заморозить любого неосторожного безумца.

Офелия пошатнулась, как от удара. Такого ей еще не приходилось слышать. Но как бы ей ни хотелось убежать, ноги словно приросли к месту. Даже Дункану стало не по себе. Судя по беспощадной тираде, любой предположил бы, что Мейвис не согласится молчать об инциденте в спальне. Должно быть, и Офелия пришла к такому заключению. Если бы не заверения Сабрины, этот разговор мог бы стать для него смертельным ударом.

— Надеюсь, ты закончила оскорблять меня? — сухо осведомилась Офелия, но голос чуть дрогнул, выдав, как глубоко ранили ее слова подруги.

Но Мейвис ничего не заметила — она уже не могла остановиться. Это был миг ее торжества, и у Дункана хватило ума не вмешиваться, хотя в сердце закрадывалась жалость к прекрасной блондинке.

— С каких пор правда считается оскорблением? — отозвалась Мейвис.

— Итак, по-вашему, я самая презренная тварь на земле. Жених заверил меня в этом. Сабрина ему вторит. Даже Лок того же мнения! — горячо воскликнула Офелия, уже не скрывая обиды.

— О, ради Бога, — пренебрежительно бросила Мейвис. — На меня твоя излюбленная тактика не действует. Кому, как не мне, знать, на какие трюки ты пускаешься, чтобы вызвать к себе жалость!

— Но ведь и я тебя знаю достаточно хорошо, чтобы понять — ты непременно станешь раскаиваться в том, что наговорила. Ты по характеру вовсе не мстительна, Мейвис, и в глубине души наверняка хочешь меня простить.

Мы знакомы слишком давно…

— Помню, что однажды уже простила тебя, — перебила Мейвис, дав волю гневу. — Но что хорошего это мне дало? Разве ты раскаялась? Перестала портить жизнь окружающим, как когда-то разрушила мою?

— Но, Мейвис, мы, по-моему, уже решили, что Александр тебя недостоин.

— Ты пыталась утешить меня пустыми словами, но ничего не вышло. Мое сердце до сих пор разбито. Во мне накопилось столько горечи, что я сама себя не узнаю. Я продолжала терпеть твое присутствие только затем, чтобы своими глазами увидеть крах первой красавицы Лондона.

Потрясенная этими откровениями, Офелия смогла лишь с чувством воскликнуть:

— Мейвис, не можешь же ты так меня ненавидеть!

— Почему же? Неужели ты не поняла, Фели: не осталось тех, кто бы тебя любил. У тебя не оказалось ни одного друга, потому что ты беззастенчиво использовала всех и каждого, и, как бы там ни считала, они не настолько глупы, чтобы этого не понять.

— Не правда, — прошептала Офелия. — Эдит и Джейн меня не покинут.

— Да ну? — усмехнулась Мейвис. — Видимо, они станут подружками на твоей свадьбе? Что-то я их тут не вижу!

Офелия подавленно молчала. Да и что она могла сказать?

Мейвис усмехнулась:

— Так я и думала. Даже Эдит и Джейн все-таки поняли, что ты собой представляешь. Но как они могли терпеть тебя и дальше, когда ты оболгала перед ними меня? Бедняжки лоняли, что тебе нельзя доверять. Они, конечно, всегда это подозревали, особенно когда пытались утихомирить тебя и твои истерики. Знали, что ты можешь облить их грязью так же легко, как остальных.

— Я никогда бы так не сделала.

— Господи, Офелия, оправдываться можешь перед другими, но вспомни, кому ты это все говоришь! Можно подумать, я никогда не видела, как ты хлещешь их словами, как оскорбляешь и унижаешь! И за что?! За какие-то пустяки. Но тебе достаточно любого повода, чтобы взорваться, счесть все за кровную обиду, поскольку весь мир должен вращаться вокруг тебя.

— Иногда я просто не в силах сдержаться — характер такой.

— Ты и не пытаешься. Предпочитаешь оправдывать собственные подлости простой вспыльчивостью. И о чем это говорит, Фели? О том, что ты до сих пор ведешь себя, как капризный ребенок? Что никогда не станешь взрослой? Не пора ли повзрослеть?