Особенно неприятен был для императора факт, что победитель в сражении звался «Александром», а побежденный «Наполеоном».

– Отныне я запрещаю давать свое имя любым суднам! – велел он своему адъютанту генералу Лористону. – Так будет спокойней!

А русский бриг, сменившись с дозора, стоял на рейде Бокко-ди-Катторо. Было Крещение. На российской эскадре гремели орудийный, а затем и ружейный салюты. Греки были в восторге, видя столь явное торжество православной веры.

Как только «Александр» вошел в порт, на его борт немедленно прибыл Сенявин. Приняв рапорт об итогах сражения, он горячо поблагодарил команду за верность присяге, храбрость и молодечество.

6 января, в день Крещения, прошло водосвятие. Погода в тот день была на редкость теплая и солнечная. Собрались не только местные жители, но и войска: русские, бокезцы и черногорцы. Вместе с корабельными священниками стояли монахи окрестных монастырей.

Ровно в восемь утра от борта «Селафиила» отчалил адмиральский катер. Сенявин при шпаге и орденах придирчиво оглядывал свой немалый флот. Над головой вился на ветру шелковый Андреевский флаг. На пристани главнокомандующего уже ждал караул и оркестр. В окружении капитанов Сенявин двинулся навстречу митрополиту Петру. Под ноги идущим летели цветы и ветки лавра. Митрополит подскакал навстречу Сенявину на тонконогом арабском скакуне, лично им захваченном в бою. На груди огромный золотой крест. Соскочив с коня, он заключил вице-адмирала в крепкие объятия. Под церковные песнопения Сенявин приложился к кресту. Началась литургия. В море была устроена Иордань, и в момент водосвятия грянул салют со всех кораблей и из крепости. Раскаты отдались эхом по окрестным горам, которые в тот же миг озарились вспышками пальбы – то начали праздновать Крещение в своих селениях черногорцы. Затем началась пальба по всему Катторо. Каждый считал своим долгом разрядить в воздух пистоль или ружье.

Едва закончилось богослужение, как толпы людей кинулись к Сенявину. Они бросались на колени, целовали его руки, плакали: – Да здравствует царь Александр!

– Да здравствует его морской воевода Сенявин! После богослужения русских офицеров пригласили в дом городского головы, где уже ждали обильные столы. Матросы расселись за столами в городском саду.

Комендант Катторо преподнес вице-адмиралу лавровый венок. Первый тост пили за здоровье Сенявина, потом за отличившихся в боях офицеров и матросов. Наконец, с полным бокалом встал и сам Сенявин. Все притихли в ожидании его тоста.

– Я пью за здоровье храброго лейтенанта Скаловского и всей команды его доблестного брига «Александр»! – произнес вице-адмирал. Загремели скамьи – это разом встали сидевшие: – Ура, Скаловский! Ура, «Александр»!

Герой тоста, красный от всеобщего внимания к своей особе, раскланивался на все стороны. Сенявин махнул рукой расположенной прямо перед окнами батареи. – Давайте!

«Выстрелы полевой артиллерии громом подтвердили достойные заслуги сего храброго офицера…» – писал об этих незабываемых минутах один из очевидцев.

За мужество в сражении при острове Брацо лейтенант Иван Скаловский был награжден Георгиевским крестом 4-й степени и произведен в следующий чин вне линии. Случай для того времени не частый. Но ведь по подвигу и награда! Мичман Григорий Мельников, который, «будучи особенно от прочих офицеров рекомендован за то, что он почти во все время сражения, находясь на шлюпке, буксировал оною бриг для необходимо нужных в то время ему поворотов», получил орден Святого Равноапостольного князя Владимира 4-й степени с бантом, а остальные офицеры: мичман Ратченко, лекарь Га-нителев и штурманский помощник 14-го класса Корольков – ордена Святой Анны 3-й степени.

* * *

А Европа все еще пожинала плоды Аустерлица. Беспощадный разгром союзников нарушил шаткое равновесие политических сил. Подчинив себе Австрию и Пруссию, Наполеон, однако, по-прежнему считался с Россией, которая, несмотря на поражение, сохранила и мощь, и армию. Он вынуждал Александра Первого держать немалые войска на прусской и австрийской границах, одновременно угрожая и со стороны Польши. Российская армия оказывалась разбросанной по всей западной границе. Чтобы еще больше ослабить своего последнего серьезного противника, Наполеон решил привлечь Турцию. Именно она должна была, согласно планам Парижа, нанести сокрушительный удар в спину России на Дунае и Кавказе.

Едва император Александр Первый перевел в октябре 1806 года Южную армию генерала Михельсона в Молдавию и Валахию, как французские корпуса придвинулись к прусской границе. Немедленно пришлось перебрасывать туда с юга несколько дивизий, после чего у Михельсона осталось всего 40 тысяч штыков при 250 пушках. Против них у турок имелось 270-тысячная армия и 60-тысячное ополчение.

Превосходство рождает безнаказанность, а потому турки, не слишком-то считаясь с былыми договоренностями, начали придвигать войска к границам России, укреплять дунайские и днестровские крепости, менять прорусских господарей Малдавии Ипсиланти и Валахии Мурузи на своих ставленников. Понимая всю несвоевременность войны с Турцией и всеми силами ее не желая, Россия делала все возможное, чтобы этой войны избежать. Но турки были глухи к голосу разума.

В конце января до Сенявина дошли первые известия, что разгром, учиненный Наполеоном союзникам на полях Австрии и Пруссии, взбодрил турецкого султана. Все говорили о скором разрыве отношений с Турцией. Ситуация становилась все напряженней. Было очевидно: открытие военных действий возможно в самое ближайшее время. Тогда нашим морякам будет уже не до Далмации. Эскадре придется уходить в Эгейские воды на поиск турецкого флота. Но и Адриатику нельзя оставить без контроля: французы по-прежнему сильны. Как ни крути, но несколько судов необходимо будет попридержать здесь.

Начальником над морскими силами, остающимися в случае войны с Турцией на Адриатике, Сенявин после недолгих раздумий поставил капитан-командора князя Баратынского.

Когда Наполеону доложили о взятии Сенявиным двух стратегически важных островов, он велел Мармону при первом же удобном случае их вернуть. Напрасно генерал писал императору: «Операция была бы очень трудна, так как русские имеют такие морские силы, что нельзя и думать оспаривать у них господство на море». Прочитав письмо, Наполеон возмутился:

– Никто не требует от Мармона завоевывать морское господство. Его дело занять острова! Пусть готовит десант и ждет удобного момента!

Мармону не оставалось ничего иного, как ждать ухода от островов эскадры, чтобы попытаться вернуть утраченное.

Сенявин тем временем был занят: спешно собирал эскадру в единый кулак, ибо так легче было привести ее в порядок. Когда грянет гром, исправить что-либо будет уже поздно. Баратынскому вице-адмирал решил оставить три линейных корабля, пару фрегатов да с десяток мелких судов. Разумеется, против серьезной морской силы этого было мало, но, чтобы держать в узде Мармона, вполне достаточно. Прошел слух, что французы решили перебросить часть войск из Далмации для усиления своей армии против Пруссии. Однако в точности, что замышляет Париж, не знал пока никто. Сенявину инструктировать Баратынского особо не требовалось. Он все знал и сам, а потому вице-адмирал ограничился лишь общими фразами: