(Дата составления документа отсутствует. – В. К.)».

Как видите, по мнению начальника штаба 4-й армии (её командующий Коробков был расстрелян по делу Павлова) новый ПП был нереальным, а значит – приводящим к поражению (похоже, что Сандалов всё же видел новый «майский ПП», но до своих дивизий он его не доводил?). Сандалов упоминает 100-ю СД, которая должна была прибыть на усиление 4-й армии на 3-й день после начала войны, согласно и майскому «ПП». Но Павлов после начала войны оставил эту дивизию для «круговой обороны» Минска. При этом артиллерию дивизии передали в 44-й стрелковый корпус, находящийся западнее Минска, и когда танки Гудериана вышли к Минску, Русиянов стал бороться с ними с помощью бутылок с бензином.

В этом ответе Сандалова нет и намека на то, что в округе на уровне армий (а значит, и корпусов с дивизиями) отрабатывались планы прикрытия на основании именно майской директивы НКО и ГШ «№ 503859/сс/ов» от 6 мая: «С целью прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развёртывания войск округа, к 20 мая 1941 г. лично Вам, с начальником штаба и начальником оперативного отдела штаба округа, разработать: а) детальный план обороны государственной границы…»

Пришла она в Минск в первых числа мая, но о ней Сандалов не упоминает, как о разрабатываемой его штабом, вообще. Он разрабатывал ПП также ещё весной, и это был другой план прикрытия, разработанный на основе более ранних директив НКО и ГШ.

«Полковник С. И. Гуров (бывший начальник штаба 49-й стрелковой дивизии 28-го стрелкового корпуса 4-й армии). В конце марта или в начале апреля нас с командиром вызвали в штаб 4-й армии. Там окончательно было принято решение, составлен план и написан боевой приказ частям на оборону участка дивизии. Все документы, вложенные в конверт, опечатаны печатью штаба армии, в последующем привезены в штаб дивизии, где хранились в моём сейфе вместе с „красным пакетом”.

Построить систему огня обороны дивизии с учётом укреплённого района нам не удалось, так как его штаб отказался выдать эти данные, ссылаясь на то, что штаб ЗапОВО запретил давать какие-либо сведения по этим вопросам.

(Дата составления документа отсутствует. – В. К.)».

«Полковник А. С. Кислицын (бывший начальник штаба 22-й танковой дивизии 14-го механизированного корпуса). Примерно в марте – апреле 1941 года командир дивизии, я, начальник оперативного отделения и связи были вызваны в штаб 4-й армии (г. Кобрин).

В течение 2–3 суток мы разработали план поднятия дивизии по боевой тревоге, в который вошли и такие документы, как приказ на марш в район сосредоточения, схемы радио– и телефонной связи, инструкция дежурному по дивизии на случай боевой тревоги. Усиление дивизии не планировалось.

Было категорически запрещено ознакамливать с содержанием разработанных документов даже командиров полков и дивизионных частей. Кроме того, оборудование наблюдательных и командных пунктов в районе сосредоточения соединения производить не разрешалось, хотя этот вопрос поднимался связистами.

(Дата составления документа отсутствует. – В. К.)».

Интересные вещи творились в Белоруссии: командирам запрещали ознакомливаться с документами, которые они обязаны были знать по роду своей службы, согласно своим должностным обязанностям! 22-я танковая дивизия входила в состав 4-й армии ЗапОВО и дислоцировалась в самом Бресте. И в ВИЖ № 3 приводится и такое:

«…Согласно докладу бывшего начальника штаба 22-й танковой дивизии полковника А. С. Кислицына, за две недели до войны были получены из штаба 4-й армии совершенно секретная инструкция и распоряжение об изъятии боекомплекта из танков и хранении его в складе НЗ» (ЦАМО СССР, Ф. 15, оп. 977441, д. 2, л. 371). Это взято из ответов Кислицына на вопросы Покровского – ВИЖ выборочно опубликовал лишь малую часть ответов представленных генералов. И всё бы ничего в том приказе, если бы вскоре не наступило 22 июня. А тот же маршал М.В. Захаров писал, что ещё «15 мая Генеральный штаб отдал войскам распоряжение, разрешающее держать боезапас непосредственно в танках» («Генеральный штаб в предвоенные годы», М., АСТ, 2005, с.213).

Однако в Белоруссии была одна армия, в которой был очень настырный начальник штаба, генерал Ляпин, и его подчинённый дал по этому вопросу такие показания:

«Генерал-майор М. А Зашибалов (бывший командир 86-й стрелковой дивизии 10-й армии). К 1 мая 1941 года оборонительная полоса дивизии, к созданию которой мы приступили с августа 1940 года, была оборудована. Во второй половине мая меня с начальником штаба вызвали в управление 10-й армии. Там начальник штаба генерал-майор П. И. Ляпин довёл до нас решение командующего на постройку и оборудование новой дивизионной оборонительной полосы. До 1 июня приказывалось произвести рекогносцировку полковых участков и батальонных районов обороны, огневых позиций артиллерии, командных и наблюдательных пунктов. План оборонительных работ требовалось доложить через нашего командира 5-го стрелкового корпуса к 5 июня, все работы, согласно ему, закончить к 1 августа 1941 года.

План оборонительных работ был утверждён. На основании принятого мною решения штабом дивизии были разработаны приказ и плановая таблица взаимодействия по ведению оборонительного боя в новой полосе.

Для всех частей дивизии были разработаны планы поднятия их по боевой тревоге, (они) хранились в сейфах командиров в опечатанных конвертах. Вскрытие разрешалось по установленному сигналу.

Командиры стрелковых и артиллерийских полков, отдельных батальонов и дивизионов знали задачи и в соответствии с этим разработали решения и боевые приказы на оборону государственной границы.

(Дата составления документа отсутствует. – В. К.)».

Как видите, в этой армии ЗапОВО никаких проблем с отработкой планов прикрытия вроде нет. Вот как ответил на этот вопрос бывший начальник штаба 10-й армии ЗапОВО генерал-лейтенант П. И. Ляпин (первую часть ответа пришлось немного сократить).

Ещё в январе 1941 года в Белоруссии была директива округа «по обороне госграницы» (Ляпин также «План прикрытия» именует именно «Планом обороны»). В 10-й армии по ней свой план обороны разработали. Но по нему «вся система обороны госграницы была неустойчивой, без спланированного манёвра силами и средствами из глубины и вдоль фронта». Ширина обороны 10-й армии предполагалась – 145 км.

«…План обороны госграницы 1941 года мы неоднократно переделывали с января до самого начала войны, да так и не закончили. Последнее изменение оперативной директивы округа было получено мной 14 мая в Минске. В нём приказывалось к 20 мая закончить разработку плана и представить на утверждение в штаб ЗапОВО. 20 мая я донёс: „План готов, требуется утверждение командующим войсками округа для того, чтобы приступить к разработке исполнительных документов”. Но вызова так и не дождались до начала войны. Кроме того, последний доклад мая [показывает, что] в армии проводилось много учебных мероприятий, таких, как полевые поездки, методические сборы комсостава и т. п. Поэтому никто не мог взяться за отработку исполнительных документов по плану обороны госграницы. К тому же мой заместитель по тылу в начале июня привёз новую директиву по материальному обеспечению, что требовало значительной переработки всего плана…»