Никто не стал с ним спорить.

За конным «карантином» ворчал, сопел и ворочался многоглавый дракон – толпа. У всадников был приказ: охранять. Но ларгитасцы не сомневались: в любую минуту приказ может измениться. Вопль наемного подстрекателя, и толпа ринется на штурм здания. «Намек, – сказал Ник, когда Рауль заговорил об этом. – Намек, и ничего больше. Кейрин-хану не нужен силовой разрыв отношений. Экспедиции тоже окружены солдатами. Ты в курсе? И тоже в безопасности…»

– Не пришлось бы ноги уносить, – буркнул второй секретарь.

Груша рассмеялся:

– Сколько там ног? Унесем, не волнуйтесь. На стационарке висит спас-рейдер. В трюме – шесть «Verteidiger-ов». Режим невидимости, экспресс-спуск. Постановка силового купола за тридцать секунд. Свалились на голову, купола раскинули, всех забрали – и тю-тю.

– И вся миссия на Шадруване – тю-тю? – лицо Николаса Зоммерфельда перекосило, как от флюса. – Годы работы – в черную дыру?! Нас ведь обратно не пустят. Эвакуация – это на крайний случай. Иначе сверху «добро» не дадут…

Запищал коммуникатор внутренней связи.

– Да! Что там у вас?

Связь работала в приват-режиме. Кроме Ника, никто не слышал его собеседника.

– Понял. Пусть обождет.

Индикатор погас.

– Доктор ван Фрассен, к вам пришли.

– Кто?

– Девушка. Местная. Настаивает на встрече.

На людях Ник бывал с ней подчеркнуто официален. Можно подумать, их отношения – государственная тайна! Накатило кошмаром: мнется на пороге, кусая губы, покойная Лейла. «Матид-ханум… Звать!» Темная фигура вне зыбкого круга света. Цепкие пальцы на запястье. Звон выбитого стекла, рычание. Лязг стали; удар по голове, темнота…

– Я спущусь.

Она встала, оправила юбку, поискала глазами зеркало.

– Ни в коем случае не выходите из здания!

– Спасибо, я в курсе.

Двое последовали за ней: Груша, жуя на ходу, и Фрида, вынырнув из-под стола.

В холле ждала Оса – личная телохранительница шаха.

Регина едва не споткнулась на ровном месте. Кошмар двухлетней давности оказался живуч, как кладбищенский вьюнок с Тилона, чьи усики, проникая в любую микрощель, раскалывают надгробье в считанные месяцы. Черные шаровары, белая рубаха – знакомый наряд. На бритой голове – шапочка с забавным помпоном. Перевязи для метательных ножей пусты. В посольство с оружием не пускают – детекторы на входе…

Лестница показалась бесконечной. Наверное, поэтому Груша спускаться раздумал. Сел на верхней ступеньке, скребя ногтями небритую щеку. Химера, еле слышно рыкнув, устроилась ступенькой ниже. Оса ждала – черно-белая статуя. Взгляд ее раз за разом возвращался к Груше. Казалось, Оса пытается классифицировать чужака, отнести к какой-то из известных категорий – и не может.

– Я – доктор ван Фрассен. Вы хотели меня видеть?

В ответ ей протянули свиток, перевязанный шелковым шнуром. Послание от его величества? Нечасто Регине доводилось читать рукописи. Разве что от герцога Оливейры… Унилингва. Каллиграфически четкий почерк. Заглавные буквы с завитушками.

Неужели?..

«О моя прекрасная госпожа!

Отправляясь на небеса, я счел необходимым уладить свои земные дела – на случай, если Господь Миров в непредсказуемой милости своей пожелает оставить меня у себя. Если Вы читаете эти строки – значит, моя предусмотрительность оправдалась. Надеюсь, я, недостойный, не слишком гневил Господа при жизни, и теперь взираю с Его небес на миры, каковые так жаждал увидеть. Но не буду злоупотреблять Вашим терпением. Перед тем, как взойти на борт летучей колесницы, я составил завещание. Согласно оному, Вам должны передать коллекцию моих жалких рисунков. Вспоминайте обо мне, разглядывая их от скуки. Надеюсь, мы еще увидимся в лучшем из миров. Но заклинаю Вас: не торопитесь! Все, кто был Вам дорог, будут ждать вас здесь сколь угодно долго – время на небесах не имеет значения.

Ваш преданный раб

Каджар Сумагат аль-Хамир ар-Шудрави.»

И ниже:

У моей госпожи – миллионы миров,

Под ногами ее – миллионы ковров,

Миллионы возможностей спят в каждом шаге…

Отчего же, Господь, ты ко мне так суров?

Строчки расплывались перед глазами. Не хватало еще разреветься на глазах у девчонки! Справившись с нервами, Регина посмотрела на Осу. Та, по-прежнему не издав ни звука, протянула ей футляр из тисненой кожи, размером с мольберт. Может, Оса немая? Надо что-то сказать…

– Мне очень жаль, что Каджар-хабиб погиб.

Никакой реакции.

– Примите мои искренние соболезнования.

Девушка что-то ответила и пошла к выходу.

– Что? Что она сказала? – беспомощно воззвала Регина к Груше.

– Она сказала, что убила бы вас, если б могла. И всех, кто находится в доме. И зверей на лестнице. Голыми руками.

– Каких еще зверей?

– Меня и вашу химеру. Всех.

Переваривая услышанное, Регина поднялась по ступенькам и уселась рядом с Фридой. Раскрыла футляр. Груша сопел, заглядывая ей через плечо. Фрида спала, или притворялась спящей. Первый рисунок. Заброшенный город. Тоска, запустение. Барханы подступают к окнам. Щерятся пустые проемы. Башни – редкие зубы старика. Тот же город с другого ракурса. Песок занес ступени, ведущие в храм. Дворцы намечены слабыми штрихами – призраки былого величия. Еще рисунок. Рыжие сполохи (охра?) сплетаются в сложный орнамент. Из него проступает лицо юноши. Лукавый прищур, прядь волос падает на лоб.

– Художник, – бормочет Груша. – Настоящий…

Шелест желтоватых листов. Шадруван. Река петляет по городу. Бесчисленные арки мостов. Рвутся в небо острые шпили. Выше – птицы. Мужчина. Молодой. Красивый. Улыбается. Улыбка знакома. Поворот головы, ирония во взгляде.

– Каджар? Извини, не узнала. В тебя можно было влюбиться…

Автопортрет.

На следующем рисунке Каджар-хабиб, каким он был в молодости, сидел в кресле. Его, стоя сзади, обнимала – щека к щеке – миловидная женщина. Возле кресла, на полу, скрестив ноги, устроился мальчик лет девяти. Он сурово хмурил брови, стараясь придать себе вид независимый и даже воинственный. Вон, кинжал за поясом. Ероша мальчишке волосы, смеялась девушка – еще подросток, тонкая, как тростинка.

– Это она.

Толстый палец Груши ткнул в девушку, не коснувшись бумаги.

– Кто – она?

– Та, что приходила.

– Оса?

– Оса или муха, но точно она…

Рисунки сливались в калейдоскоп. Пейзажи, портреты, бытовые сценки. Уголь, карандаш, тушь. Начало щипать глаза. От переутомления, не иначе.