Ох, горе-то какое!

* * *

Спустя две недели Софья вызвала протопопа Аввакума. И святому отцу досталось вдоль и поперек.

«Текло» действительно от Феди. Точнее – из его окружения, от сочувствующих Медведеву и Полоцкому. Все-таки Полоцкий был той еще змеюкой в сиропе. Пока докопаешься до истины – всласть сахара нахлебаешься. Вот кое-кто и хлебнул лишнего. Он же духовников обрабатывал, тех, кто имеет власть над умами и душами.

И ведь не со зла, нет! Просто поделились пару раз с друзьями, те – еще раз, ну и… дошло что не надо куда не следует.

Аввакум краснел, бледнел, багровел – и клялся, что он их всех! Библией по башке до полного просветления!

Софья с чистой душой спихнула ему список сочувствующих и попросила, чтобы им нашли дела поважнее, чем сплетничать. А то ведь языки без костей – они для бабушек у колодца хороши. А священникам такое и не к лицу.

Зная протопопа и зная его дружбу с Патриархом – найдут. Еще как найдут!

Федор так об этом разговоре и не узнал. Он вообще был сильно занят. Молился за душу невинно убиенной Екатерины.

У Шан бесилась, но что можно было сделать? Смерть сестры – это вам не кошка сдохла. Какие уж тут свадьбы…

Теперь оставалось учить Машку испанскому, а Феодосию, покамест, шведскому языку. Или немецкому тоже? Софья сильно подумывала насчет Курляндии… Алексей и так оторвал от шведов что им надобно, а отправлять сестру туда, где русских будут ненавидеть всеми фибрами души, – стоит ли? Уж точно не Феодосию, слишком добрая она девочка.

Присмиревшие сестренки покорно учились.

Пришло письмо от Илоны Зриньи. Чисто теоретически она согласилась на браки, только надо решить, кого и с кем. Либо Наталья отправлялась в Венгрию, а дочь Илоны – в Польшу. Либо – наоборот: Ферек женится на полячке, а Юлиана едет на Русь. К Владимиру.

Софья решила обдумать оба варианта на досуге.

Если все получится, будут у нее в меру сильная и зависимая Польша, сильная и зависимая Венгрия, ну и злая и завистливая Европа.

Ну и пусть…

Начнем все равно с дона Хуана.

У нас, в Испании…[10] Куда вы денетесь? Будет и «у нас», и «в Испании».

* * *

Когда началась перестрелка, дон Хуан насторожился. Когда послышался шум боя – едва не взвыл. Да что ж такое?! Куда этих турок опять понесло?! Опять его кто-то перезахватывает?! Сколько можно?!

Теперь опять излагай легенду, ищи общий язык, договаривайся… И не факт, что к веслу не прикуют! Твою ж…

Ругаться в Испании тоже умели.

Когда крышка трюма открылась, он всмотрелся. Свои? Нет?

Спрыгнувший в трюм человек меньше всего походил на европейца. Не лицом, нет. Но одежда, прическа… Широкие штаны, бритая голова с клоком волос на темени, сабля в руке, с которой кровь капает.

– А тут кто?

Язык тоже был незнаком. Дон Хуан попытался развести руками и ответить по-испански.

– Простите, не понимаю…

Его понимать и не собирались. Отцепили и потащили наверх.

На палубе в лужах крови то там, то здесь валялись турки. Приятное зрелище. А вокруг галеры кружили мелкие кораблики. Вот на один из них и переправили благородного дона.

– Кто таков?!

– Простите, не понимаю…

Высокий русоволосый мужчина с короткой бородкой прищурился. И заговорил по-французски:

– Qui est-ce?[11]

Вот этот язык дон Хуан понимал. Хотя акцент был такой, что страшно и сказать, понять друг друга было можно.

– Маркиз Мануэль Алькансар. Испанский дворянин, был захвачен в плен.

– Степан Разин. Русский князь. Что ж, считайте себя моим гостем, дон Мануэль.

Дон Хуан поклонился. Как смог, цепи мешали. Князь Стефан нахмурился.

– Снять кандалы. У меня на корабле в цепях не ходят.

И перевел для дона Хуана:

– Идите за моим человеком, с вас снимут цепи, дадут поесть и переодеться. Потом поговорим. Надо еще сжечь…

Кивок на галеру был более чем выразительным.

Дон Хуан кивнул и последовал за одним из людей князя в трюм, где его быстро лишили кандалов, достали из сундука одежду, похожую на ту, в которой все здесь ходили, и повели в каюту. Принесли бочку с водой и мыло.

– Купаться… Потом лекарь.

Сопровождающий по-французски почти не говорил, но понятно и без перевода. Дон Хуан потер запястья со следами цепей и чуть не со слезами погрузился в воду. Хоть и не привыкли в Европах мыться, но есть предел и европейскому терпению.

Приятным было и зрелище дыма в окне. Там горела турецкая галера… Наверное. Ждать, пока она догорит, князь не стал, и кораблики быстро уходили с добычей.

Дон Хуан не был бы так спокоен, знай он, что все это лишь инсценировка. Казачьи «чайки» встретили в условленном месте галеру, от души постреляли, пооскорбляли друг друга, потом перегрузили товары, просто турки их спустили в трюм, а казаки специально выставили на палубу, вроде трофея, заплатили за доставку дона Хуана, часть турок спряталась, вторая разлеглась на палубе, обильно политая овечьей кровью, – и вывели пленника.

А горела на плоту за бортом солома, обильно пропитанная греческим огнем. Дымит хорошо, дым черный… да и кто там разглядывать будет?

Когда свобода, лекарь, обед…

Вот после обеда и настанет время для разговора.

* * *

Дон Хуан и не помнил, когда себя так великолепно чувствовал. После обеда не удивился, когда за ним пришли. Удивлен был, когда увидел каюту капитана. Ей-ей, клетушка для канарейки иногда больше. Ни золота, ни бархата… Дорогой секстант, карта на стене и портрет потрясающе красивой синеглазой женщины в странной одежде – вот и все украшения. Да ни один испанский гранд не согласился бы так жить!

Но дворянин ведь! Русский князь – один из высших титулов… Кажется.

Стефан предложил гостю устраиваться на единственном кресле, сам разлил по бокалам рубиновое вино, протянул один дону Хуану и принялся расспрашивать. Кое-как, на французском, дон Хуан рассказывал «свою» историю. Испанский гранд, попал в плен к подлым турецким собакам, нельзя ли его как-то доставить домой? Он заплатит. Золотом.

Но князь Разин только покачал головой.

– Дон Мануэль, мы бы с радостью, но дальше уже турецкие воды. Мы стараемся туда не ходить.

– Но…

– Вы сами понимаете, обострение русско-турецких отношений…