– Хорошо, так и сделаем, – ответил Квентин, поднимая на него проницательный взгляд. – А чем займешься ты? Отведешь миледи к Элис?

– Думаю, не стоит так рисковать, пока мы не закончим подготовку к обмену, – покачал головой Джеймс. – Если к Элис нагрянут люди Лесли, Юстас и Генри сумеют ее защитить, а нам с миледи, пожалуй, лучше побыть здесь.

– Понятно, – протянул Квентин с глубокомысленным видом. – По мне, так это даже к лучшему: вы сможете наконец выяснить отношения.

– Что ты мелешь! – рявкнул Линдсей. – Между нами нет никаких «отношений». – Он отхлебнул вина и несколько мгновений молчал, смакуя его терпкий вкус, а потом хмуро добавил: – Что за глупости лезут тебе в голову!

– Мы ведь с Патриком не дураки, Джейми, все видим, все понимаем, – вздохнул Квентин. – Вот уж не думал, что ты решишься отдать ее Лесли.

– Как видишь, решился, – проворчал Линдсей.

– А она согласится уйти? – спросил Патрик.

– Согласится… Ну ладно, ребята, и впрямь пора на боковую, – сказал Линдсей, поднимаясь на ноги. – Пойду проведаю своего сокола.

– Я заглянул к нему, когда ходил за вином, – заметил Патрик, – бедняга спит, спрятав голову под крыло. Ты его совсем замучил.

– Оставил бы ты птицу в покое, Джейми, – Квентин тоже счел своим долгом замолвить за сокола словечко, – она ведь устала не меньше твоего, так пусть себе спокойно поспит до утра. Куда она денется? Ты же привязал ее путами к насесту.

Джеймс махнул рукой. И правда, зачем так спешить? Потом он задумчиво поскреб щетинистый подбородок и взъерошил волосы: ему казалось, что он забыл сделать что-то важное, но не помнил, что именно.

– Вы не понимаете, ребята, – сказал он. – Если я не буду с Гэвином заниматься, он будет продолжать истерики, и тогда его крыло никогда не поправится. Я просто обязан его приручить ради его же блага.

– Хотя норов у него не дай бог никому, я уверен, что у тебя он станет как шелковый, – заметил Квентин. – И знаешь почему? Потому что такого умелого и терпеливого сокольничего, как ты, мне еще видеть не доводилось. Правда, тебе это дается нелегко: сейчас у тебя такой вид, будто ты не смыкал глаз несколько дней кряду.

– Ты угадал, так оно и было, – улыбнулся Линдсей. – Вы не забыли, что сказать пастору?

– Нет, конечно, – заверил друга Квентин. – Не волнуйся, все сделаем как надо. Но если хочешь знать мое мнение, я считаю наш план очень рискованным. Пастор Хью, похоже, неплохо относится к Лесли, может быть, они даже дружат. Поэтому я не советовал бы тебе без оглядки полагаться на его обещания.

– Я с тобой согласен, дружище, – кивнул Линдсей. – Пусть он только передаст наше предложение, а в детали своего плана мы его посвящать не станем. Кроме того, перед обменом надо будет обязательно увезти из пасторского дома нашего Джорди. За Исабель я спокоен, друг Лесли не причинит ей вреда, а вот наш раненый мальчик может пострадать.

– Думаю, к нашему возвращению в Стобо парнишка будет уже в состоянии сесть в седло, – успокоил друга Патрик.

– Отлично. У меня есть еще одна просьба: на обратном пути заверните в Данфермлайн, найдите монаха-бенедиктинца по имени Джон Блэр и спросите, удалось ли ему что-нибудь выяснить о тех, кто предал Уоллеса, и вообще, что об этом слышно. Если Джорди недостаточно окрепнет, чтобы держать меч и стрелять из лука, оставьте его в монастыре, Джон о нем позаботится. Не стоит рисковать жизнью мальчика, привозя его сюда, на Эйрд-Крэг.

– Что передать от тебя Блэру? – кивнув, спросил Квентин.

Джеймс посмотрел в оконце на бледную луну, неясно просвечивавшую сквозь дымку ночных облаков, и вздохнул. На душе у него было так же смутно.

– Скажите ему, что прорицательница у меня, – ответил он, – и что она согласилась участвовать в освобождении Маргарет.

– Сдается мне, что за свободу своей кузины тебе придется заплатить слишком дорогую цену, – покачал головой Квентин.

– Ты что, тоже подался в прорицатели? – невесело усмехнулся Джеймс.

– А хоть бы и так, – буркнул Квентин и одним глотком осушил свою кружку.

Сидя на стене башни, Линдсей наблюдал за Исабель. Она пересекла плоскую, покрытую травой вершину утеса и остановилась у самого края. Неуемные ветры играли ее пышной косой, раздували подол простого, но изящного темно-зеленого платья, привезенного Квентином и Патриком вместе с остальной одеждой. Девушка была похожа на сказочную фею, неведомо как очутившуюся в этом диком месте; подняв гордо посаженную головку, она огляделась, и солнце, уже прошедшее точку зенита, заблестело на ее черной, как вороново крыло, макушке.

Линдсей вспомнил, как мягки и шелковисты на ощупь ее прекрасные волосы, которые он снова расчесывал и заплетал этим утром. Увы, и тогда, и потом, за завтраком, состоявшим из овсяной каши, Исабель все время молчала.

Молчал и Линдсей, он попросту не знал, что сказать. Только после завтрака, когда Линдсей, снова водрузивший на руку своего сокола, повел девушку осматривать пещеры и туннели, затеплился легкий разговор, но он касался только достопримечательностей Эйрд-Крэга, а не человека, для которого утес на долгие годы стал единственным домом.

Ее видимое безразличие стало угнетать Линдсея. Ему не хватало ее жадных расспросов о жизни на утесе, тонких наблюдений и огонька интереса в ее прекрасных глазах. Но разум подсказывал, что без особой необходимости рта лучше не раскрывать.

Более того, Линдсей избегал близко подходить к Исабель и прикасаться к ней. Он предлагал ей руку на подъемах и спусках, но и только. Даже такие краткие прикосновения заставляли его задыхаться от желания. Чтобы держать себя в руках, он старался не встречаться с ней взглядом.

Скоро она навсегда покинет Эйрд-Крэг, так зачем причинять себе лишние страдания?

По-видимому, девушка была того же мнения. Линдсей заметил, что она тоже старается держаться от него подальше: отворачивается, не поднимает глаз, говорит мало, тихо, улыбается и того реже, да и то как-то отстраненно, холодно. Джеймс решил, что в душе она кипит от обиды, ярости и, конечно, разочарования в нем, своем герое.

Если бы Исабель знала, что близящаяся поездка в Стобо страшит его не меньше, чем ее саму! Но он уже не мог, не имел права ничего изменить, и тому было множество причин. Самая главная из них заключалась в том, что другой возможности обеспечить безопасность обеих девушек Джеймс не видел.

Сидевший на его руке сокол негромко заклекотал, пронзительно глядя на хозяина круглыми глазами. Линдсей окинул питомца внимательным взглядом. Птица не проявляла никаких признаков беспокойства. Со вчерашнего дня Гэвин только дважды устроил истерику: один раз, когда проголодался, а потом из-за какого-то пустяка от испуга. Похоже, терпение и ласка опытного сокольничего все же возымели действие; возможно, положительную роль сыграл и ночной сон, и то, что птица, смирившись наконец с потерей свободы, стала привыкать к новому хозяину. Как бы то ни было, у Линдсея стало спокойнее на душе: будущее Гэвина уже не рисовалось ему в таких мрачных красках, как раньше.