– Собрала все вещи. Представляешь, даже новогодний венок забрала! Он висел на нашей двери круглый год, потому что ей нравятся зимние праздники. Теперь в квартире нет ничего, что бы напоминало о ней. Как будто ее и не было вовсе. – Ваня выпивает полстакана воды и отводит глаза в сторону. – Она даже номер телефона поменяла.

– А ты не пробовал встретиться с ней?

– Спрашиваешь, – усмехается он, как будто давно свыкшись со своим плачевным положением, – в ее галерее был раз пятьдесят, но Саша там не появлялась. Во всяком случае, так мне говорит администратор. Как сквозь землю провалилась. В тот вечер она послала меня на все четыре стороны. Сказала, что Марк нам не даст спокойно жить, что все это будет длиться вечно, и ушла. Пока я торчал в больнице, она улетела. Вот такой печальный конец.

Он допивает воду и ставит на стол пустой стакан.

– Мне очень жаль, – только и говорю я, не осмеливаясь поднять на мужчину глаза. Я чувствую свою вину в случившемся. – Знай я, что все может обернуться вот так, то ни за что бы не согласилась на эту поездку.

– Почему ты винишь себя, Лер? – спрашивает он спокойным голосом. – И в чем? Я не понимаю.

Нервно размешиваю черной трубочкой воздушную пенку в высоком стакане и больно кусаю губы.

– Саша доверяла мне. Больше, чем следовало. Я… Я все время поддакивала ей, когда она говорила о Марке, – на этом имени, я начинаю заикаться. Прочищаю горло и делаю резкий глоток горячего напитка. Горлу становится больно, а язык щиплет. – Я предала ее.

Ваня наклоняет лицо, пытаясь заглянуть мне в глаза. Встретившись со мной взглядом, он по-доброму улыбается, и почему-то от этой грустной улыбки мне становится спокойнее.

– То, что было между вами с Марком – ваше личное дело. К нам с Сашей оно никак не относится. И я не думаю, что Саша восприняла это настолько близко к сердцу, как ты думаешь.

– Она ни разу не позвонила мне.

– А что она скажет тебе? Думаю, ей стыдно за то, что Марк так гнусно поведал всем о тебе… то есть о вас… Марк поступил… Я даже слова подобрать не могу, – скрипит он зубами. – Я вообще не знаю, какая муха его укусила. До сих пор не понимаю. В тот вечер он был не он.

Интересно, а малыш будет похож на Марка? Будут ли у него такие же черные как ночь волосы и пронзительные темные глаза? Будет ли на его щечке такая же ямочка, которую я целовала?

– Не вини себя, – говорит Ваня, отгоняя мои мысли, – это жизнь. Думаю, скоро Саша позвонит тебе. Как я сегодня.

– Такое чувство, что ты смирился со всем.

– Нет, на самом деле – нет. Саша – любовь всей моей жизни, и я готов умереть, лишь бы она вернулась. Если она все еще любит меня, думаю, шанс есть.

Я слабо улыбаюсь, а Ваня внимательно смотрит на меня.

– Я все хотел… спросить. Это не мое дело. Нет, – резко отмахивается он и машет официантке. – Еще воду.

– Что ты хотел спросить?

Наверное, хочет знать, чем я руководствовалась, когда ложилась с его сумасшедшим братом в постель.

– То, что Марк говорил тогда… Насчет твоего мужа… Он действительно погиб?

– Да. – Я долго смотрю на Ваню, заметно сжавшего челюсти, и понимаю, что впервые за два года я так спокойно воспринимаю эту тему. Однако же какое-то странное чувство шевелится во мне, словно запуганный жук, беспомощно пытающийся найти выход. Что-то не так. – Разбился в автомобильной аварии. Не я его убила, если ты об этом.

– Нет, что ты, я… Просто… Ты сама говорила об этом Марку? – спрашивает он несколько озадаченным тоном. – Ты делилась с ним своим горем?

Горе.

Нет, я никогда не чувствовала ничего подобного. И пускай я буду самым бессердечным человеком на свете, но мне было абсолютно все равно, что случилось с Максимом. Страшно звучит, но, узнав о его смерти я даже выдохнула с облегчением.

– С Марком мы просто спали вместе. – Верчу в руках стакан с латте, замечаю, как некогда воздушная пенка заметно осела. – Я ничего не рассказывала о себе. Как и он. Наверное, нам некогда было разговаривать, – с отвращением усмехаюсь я.

– Тогда откуда же он узнал об этом? – задумчиво спрашивает Ваня, нахмурив брови.

– В Барселоне случилось что-то вроде Санта-Барбары. Я встретила свою свекровь. Эта женщина, мягко сказать, недолюбливает меня, с годами ничего не меняется. В том торговом центре она оскорбила меня, и Марк, он… Он вступился за меня. А я была так потрясена этой встречей, что быстро ушла, оставив их вместе. Думаю, тогда она и поведала ему обо всем и, естественно, наврала с три короба.

Вот, снова этот жучок пытается выбраться. Что-то тревожит меня, как будто я не понимаю очевидного.

– Но почему она считает, что во всем виновата ты?

Официантка ставит перед Ваней стакан с водой и спрашивает меня, не нужно ли чего-нибудь. Я слабо улыбаюсь и отрицательно качаю головой. Перевожу взгляд на Ваню. Он внимательно смотрит на меня, а его брови изогнулись в жалостливую форму.

– Перед тем как разбиться, он позвонил ей и сказал, что не может больше находиться рядом со мной. Что я делаю его хуже. По крайней мере, так она мне сказала. – В голове смутно проносится тот день в мрачном и плохо освещенном коридоре морга, когда моя свекровь, громко рыдая, словно выплевывала в меня эти слова вперемешку с оскорблениями. Ее муж, Валерий Степанович, пытался успокоить ее, держал за плечи, но убитая горем женщина не могла остановить словесный понос. После того дня мужчина больше не говорил со мной.

– Ты не любила его?

Печальная улыбка слетает с моих губ, и я отвожу глаза в сторону.

– Любила. Иначе бы не вышла за него, верно? – усмехаюсь я. – После свадьбы Максим загорелся желанием иметь детей. На протяжении года мы очень старались, у меня даже были специальные календари. Он словно был одержим этой идеей, не разрешал мне пить кофе, газировку да и много чего другого. Как-то раз он не выдержал и ударил меня. Я не сказала об этом маме, потому что мой папа незадолго до этого умер, и я просто не хотела снова тревожить ее. Максим долго извинялся потом, а я, такая глупая, поверила, что больше этого никогда не случится.

Бросаю на Ваню короткий взгляд, успев заметить встревоженное выражение заметно побледневшего лица.

– Спустя время его мать предложила мне сходить к гинекологу на консультацию. Порекомендовала своего проверенного врача. – Вот он, жучок, снова карабкается во мне. – Я узнала, что не могу иметь детей. Вернулась домой и так боялась сообщить об этом мужу. – Кусаю губу, вспоминая, как ходила от стенки к стенке, пытаясь успокоить себя. – Но я сказала ему правду, потому что это было правильно и честно по отношению к нему, а он… Взбесился. Ударил меня в живот, – машинально обнимаю себя, стараясь защитить моего малыша. Боже, у меня будет ребенок. Эта мысль как будто согревает меня. – Я упала, мне было так больно, что я не могла разогнуться. Несколько раз он пнул меня ногой. А потом все случилось так быстро… Вдруг в его руке появился большой нож для хлеба с такими крупными зубцами… И я не успела увернуться, просто потому, что не могла, как будто окаменела. Максим замахнулся и резанул меня здесь, – дотрагиваюсь ладонью до солнечного сплетения, ощущая пальцами бугорок. – Кровь мгновенно пропитала мой халат, и от увиденного я вдруг нашла в себе силы вскочить на ноги и убежать в ванную. Я заперлась там и так сильно держала эту щеколду, что пальцы на руках онемели. Он умолял простить его, кричал, ругался, бил дверь, а я твердо решила: если выживу сегодня, то никогда больше не взгляну на него. – В тот день я думала, что умру, а сейчас рассказываю об этом так легко, что страшно становится только из-за собственного невыносимо спокойного голоса. – Через некоторое время я услышала, как захлопнулась входная дверь. С трудом посмотрела на себя в зеркало. Рана была такой глубокой, что кровь все текла и текла не переставая. Я не знала, что делать, и просто намочила полотенце, прижала к телу и стала носиться по квартире и собирать свои вещи, боясь, что он вернется. И вот, когда я уже стояла на пороге, мне позвонили из полиции и сообщили, что мой муж разбился. Это была странная ночь.