– Да. – (Видимо, он чей-то защитник, пришел повидаться с клиентом.) – Вы… мм… знаете, как тут все устроено?

– О, вы в первый раз? – отвечает мужчина. – Все просто. Вы отдаете свои права и проходите через металлодетектор. Вроде как проверка перед посадкой в самолет.

– Только вы никуда не летите, – задумчиво произношу я.

Мужчина смотрит на меня и смеется!

– Это верно, черт побери!

За стеклянной дверью появляется сотрудник исправительного учреждения и щелкает замком.

– Привет, Джо, – говорит адвокат; охранник ворчливо приветствует его. – Видел вчера матч «Брюинз»?

– Ага. Ты мне ответь. Как «Пэтриотс» и «Сокс» могут выиграть чемпионат, а «Брюинз» до сих пор кататься толком не научились?

Я иду следом за мужчинами к контрольной будке. Охранник заходит в нее, адвокат протягивает ему свои водительские права. Небрежно пишет что-то на планшете с листом бумаги и отдает свои ключи сотруднику тюрьмы. Затем проходит через рамку металлодетектора и удаляется по коридору. Я теряю его из виду.

– Чем могу вам помочь, мэм? – спрашивает меня охранник.

– Я пришла навестить сына, Джейкоба Ханта.

– Ханта. – Он просматривает лист. – О, Хант. Верно. Его доставили только вчера вечером.

– Да.

– Ну, вам пока не дано разрешение.

– На что?

– На посещение. Наверное, к субботе вы его получите, в любом случае приемные часы будут только тогда.

– В субботу? – повторяю я. – Вы считаете, я буду ждать до субботы?

– Простите, мэм, пока вы не получите допуск, я ничем не могу вам помочь.

– Мой сын – аутист. Ему нужно увидеть меня. Когда привычная жизнь меняется, он может очень сильно расстроиться. Даже выйти из себя.

– Тогда, полагаю, это хорошо, что он за решеткой, – говорит охранник.

– Но ему нужны лекарства… – Я поднимаю два запечатанных полиэтиленовых пакета и ставлю их на прилавок.

– Наши врачи могут давать ему прописанные лекарства. Я дам вам бланк, чтобы вы его заполнили.

– Здесь еще диетические добавки. И ему противопоказаны глютен и казеин…

– Пусть его врач свяжется с начальником тюрьмы.

Диета и добавки не были прописаны Джейкобу врачом – это все полезные приемы, как и сотня других, которым матери детей-аутистов научились за долгие годы и передали тем, кто в одной лодке с ними, как то, что может помочь.

– Когда Джейкоб нарушает диету, он начинает вести себя хуже…

– Может, нам тогда посадить на нее всех заключенных, – говорит охранник. – Слушайте, мне очень жаль, но если мы не получим предписания от врача, то не передадим это заключенному.

Моя ли в том вина, что медицинское сообщество не может одобрить методы, которые рекомендуют родители аутистов? Что денег на исследования аутизма выделяют крайне мало и даже если многие врачи согласны с тем, что эти добавки помогают Джейкобу сфокусироваться или снижают его обостренную чувствительность, они не могут научно объяснить почему? Если бы я ждала от докторов и ученых авторитетных советов, как помочь сыну, он до сих пор оставался бы замкнутым в своем маленьком мирке, изолированным и не входящим в контакт с окружающими, как в трехлетнем возрасте.

«Все равно что в тюремной камере», – вдруг приходит мне в голову.

Глаза наполняются слезами.

– Я не знаю, что делать.

Вероятно, вид у меня крайне несчастный, потому что голос охранника становится мягче.

– У вашего сына есть адвокат? – спрашивает он, и я киваю. – Начните с него, – предлагает охранник.

Из колонки Тетушки Эм.

Что я хотела бы знать до того, как у меня появились дети.

1. Если засунуть кусок хлеба в видеомагнитофон, он не вылезет оттуда неповрежденным.

2. Мешки для мусора не годятся для использования в качестве парашютов.

3. Обеспечение безопасности детей – относительное понятие.

4. Буйный каприз как магнит: когда он случается, глаза всех вокруг невольно устремляются к тебе и твоему ребенку.

5. Детали конструктора лего не перевариваются желудочно-кишечным трактом.

6. Снег – это особый вид еды.

7. Дети знают, когда вы их не слушаете.

8. Брюссельская капуста, даже посыпанная сыром, остается брюссельской капустой.

9. Плакать лучше всего в объятиях мамы.

10. Никогда вам не бывать такой хорошей матерью, какой вы хотите быть.

Из машины я звоню Оливеру Бонду:

– Меня не пускают к Джейкобу.

На заднем плане слышен собачий лай.

– О’кей.

– О’кей? Я не могу увидеться с сыном, и вы считаете, это нормально?

– Я имею в виду, о’кей, мне нужны подробности. Не о’кей… Просто объясните мне, что вам сказали.

– Меня нет в каком-то списке одобренных посетителей! – кричу я. – Вы считаете, Джейкоб понимает, что ему нужно сказать тюремному начальству, кто может, а кто не может приходить к нему?

– Эмма, сделайте глубокий вдох.

– Я не могу сделать глубокий вдох. Джейкоб не выдержит в тюрьме.

– Я знаю. Простите меня…

– Не извиняйтесь! – резко обрываю его я. – Сделайте что-нибудь. Добейтесь, чтобы меня пустили к сыну.

Некоторое время Бонд молчит.

– Хорошо, – наконец произносит он. – Посмотрим, что я смогу сделать.

Не могу сказать, что я сильно удивляюсь, застав Тэо дома, но я так истощена психически, что у меня не хватает силы духа спросить, почему он здесь, а не в школе.

– Меня не пустили к Джейкобу.

– Как это?

Вместо ответа я молча качаю головой. В масляном свете позднего утра вижу мягкий пушок на щеках и подбородке Тэо. Это напоминает мне момент, когда я впервые заметила, что у Джейкоба под мышками начали расти волосы, и расстроилась. Одно дело, когда в тебе отчаянно нуждается ребенок, и совсем другое, когда тебе нужно заботиться о взрослом мужчине.

– Мам? – осторожно произносит Тэо. – Ты думаешь, он сделал это?

Я автоматически даю ему пощечину.

Сын отшатывается, прижав руку к щеке, а потом выбегает из дому.

– Тэо! – кричу я ему вслед. – Тэо!

Но он уже далеко.

Нужно догнать его, извиниться. Признать, что я ударила его не из-за сказанных им слов, а оттого, что он озвучил все те невыносимые мысли, которые я передумала за последнее время.

Верю ли я, что Джейкоб способен на убийство?

Нет.