За спиной снова захохотали, раздался низкий голос Ули. И это необъяснимым образом меня успокоило. Девы, не будь со мной кожевенника, этого коридора не было бы, не было бы лампы и сгорбленной спины впереди. Я, наверное, так и стояла бы посреди тюремного двора и смотрела на луны.

Через два десятка шагов коридор закончился на округлом пятачке, здесь камни были темнее, а к стене крепилась еще одна лампа помимо той, что держал старик. В ее свете я смогла разглядеть три расходящихся в разные стороны коридора. Но в отличие от того, по которому мы пришли, их перегораживали железные решетчатые двери. Две – заперты на замки, третья – распахнута настежь.

– Сколько здесь заключенных? – спросила я, и собственные слова показались чересчур громкими и неуместными.

– Не знаю, милая, – тихо заговорил старик, бренча ключами. – Все, что есть, – наши. Я счету мало обучен, только до первой дюжины, да и не надобно мне.

– А разве…

– Последняя камера. – Он протянул мне лампу.

– Благодарю. – Я взялась за покрытую жирной копотью ручку.

– Каждый раз, когда подобные вам говорят «благодарю», в их словах мне слышится обещание, которое они не собираются выполнять. – Старик вставил ключ в замок той двери, что перегораживала крайний левый коридор, и повернул.

– Подобные мне? Но… – Я посмотрела в темные глаза. Сейчас старик вовсе не напоминал мне гнома, скорее, толкователя посланий Дев, что гостил год назад в Кленовом Саду. Было в их взглядах что-то общее. Что-то, похожее на знание, словно он уже видел в этом мире все. Так же иногда смотрела бабушка. – Я могу отблагодарить, только скажите, сколько…

– Сколько? – переспросил он, но в его устах слово звучало горько. – Об этом я и говорю. Вы просто не понимаете. – Старик распахнул передо мной дверь-решетку.

– Простите, я не хотела вас обидеть.

– Пустое, идите уже, пока мои парни не допили то, что принес ваш друг, и не отправились на поиски другого развлечения. – Он отвернулся. – И держитесь правой стороны.

– Правой стороны? Почему? – переспросила я, но старик уже шел обратно, и, что характерно, отсутствие лампы ему нисколько не мешало.

Последняя камера была такой же темной, как и предпоследняя, как и предпредпоследняя, и еще десять до нее. Пахло прелой соломой и плесенью. Я подняла лампу выше. Темнота. Оглянулась. Напротив точно такой же каменный мешок, отделенный от коридора решеткой. И где Крис? Может, тюремщик коридор перепутал? Или мы с Ули – тюрьму?

– Не верю своим глазам! – раздался знакомый голос, и я едва не подпрыгнула на месте. Тьма в камере по левую руку шевельнулась, в круг света вышел Оуэн. Усталый, бледный, со смертельным рисунком коросты на шее, но самое главное – живой.

– Крис! – закричала я и поставила, вернее, почти бросила лампу на пол. Круг света сполз на грудь барона, снова погрузил лицо в тень. – Нашла тебя! – Чувствуя облегчение, я схватилась за прутья решетки. Все-таки получилось. Получилось почти невозможное – я в портовом остроге! Осталось осуществить второе «невозможное» и выйти отсюда вместе. Затылок слабо кольнуло болью, но в этот момент все пережитое казалось мне чем-то незначительным.

– Нашла, – подтвердил очевидное рыцарь. – Позволь спросить: зачем?

– Я говорила с серой, была у нее дома. Крис, она знает того, кто напал на меня и Гэли, знает старого гвардейца, понимаешь?

– Нет.

– Она с самого начала знала, кто это, но никому не сказала. Не поймала его! Скрыла!

– И как это относится ко мне?

– Не знаю, – растерялась я, потому что до этого момента была уверена, что относится.

– Девы, Ивидель, ты меня убиваешь. Стоило только подумать, что избавился от одной навязчивой графини, как она уже тут как тут!

– Что ты говоришь? – прошептала я.

– Ивидель, за каким демоном ты сюда явилась, скажи на милость?

– Но я же… мы же…

– На каком еще языке тебе объяснять, чтобы ты занималась своими делами и отстала от меня…

Облегчение сменилось вдруг невыносимой тяжестью. Все, что произошло в последние дни, обрушилось на меня в один миг.

Почему в балладах и поэмах поют не об этом? Почему не об этом рассказывают в романах о любви? Не о красоте чувств, не о бьющемся сердце и томлении, а о том, что влюбленный человек подобен глине в руках любимого? Или, что еще вернее, половой тряпке, о которую вполне можно вытереть ноги. Как там сказала серая? Кем назвала? Собачонкой, которой просто разрешают находиться рядом.

Меня ударили по голове, ограбили, чуть не отправили в Зимнее море, я нахожусь в тюрьме среди беззубых лысых людей, называющих себя собачьими кличками, меня пытался учить жизни скрюченный старостью тюремщик, а под ногами наверняка шмыгают крысы… И все ради чего? Ради того, чтобы услышать это?

Нет. Не хочу. Иначе в следующий раз просто не смогу посмотреть в зеркало. Он не будет вытирать об меня ноги. Никто не будет. И пусть потом мне суждено тысячу раз пожалеть об этом.

На глазах вскипели злые слезы. Я отпустила прутья решетки, отвернулась. А он продолжал говорить что-то еще… я уже не слушала. Надо уйти отсюда. Уйти и никогда не возвращаться. Запретить себе думать об Оуэне.

Возможно, у меня получится, возможно, это не любовь, а умопомрачение или не знаю, что еще такое.

– Больше я вас не побеспокою, барон, – проговорила едва слышно.

Я не посмотрела под ноги, тотчас опрокинула лампу и едва не упала, когда великоватые сапоги зацепились за неровный камень пола. Разлитое масло загорелось, по полу побежала веселая струйка пламени.

Он схватил меня за плечо. Крепко схватил. Только что был вне круга света, а через секунду стоял уже вплотную к решетке, просунув руку между прутьями. Я и забыла, какими быстрыми могут быть рыцари.

– Посмотрите на меня, Ивидель.

Я дернулась, замотала головой, даже не пытаясь остановить поток слез.

– Посмотри, Иви. – Из голоса исчезла презрительность. Осталась только мягкость, которой совершенно невозможно было противиться.

Я повернулась. Лицо Оуэна расплывалось. Рыцарь выругался, пальцы сжались еще крепче, не позволяя мне вырваться и уйти.

– Ивидель, черт. Извини меня. – Он выдохнул. – Представь, я сидел здесь несколько часов в полной темноте и тишине. Ждал. Не знаю, чего, кавалерии, князя с приказом о помиловании или пришествия Дев, а вместо этого пришла…

– Я? – Я всхлипнула.

– Иви, – он повысил голос, – за время нашего знакомства я извинялся перед тобой больше, чем за всю предыдущую жизнь, и не уверен, что мне это нравится. – Он разжал руку, я покачнулась. – Не мастак я объясняться, но иногда, когда вижу тебя, меня будто сами демоны Разлома за язык тянут… Черт! – повторно воскликнул Крис и отвернулся. – Наверное, мне коростой мозги разъело, раз я тебе все это рассказываю. Убирайся отсюда! Все кончено, слышишь! Мы заигрались, а теперь игра перешла на новый уровень, и нам не потянуть, не двум ученикам…