Он курит в конторе, особенно когда вечерами возится с записями, поэтому и запах, и никотин въелись в стены некогда цыплячьего цвета. Дощатый пол декорирован жухлой и унылой дорожкой в красно-коричневых тонах, единственным достоинством которой является неоспоримая древность, возможно чего-то стоящая. Выходящие на Акерсгатен окна всегда закрыты пыльными, пошедшими волной жалюзи мышиного цвета. Диплом Фруде красуется в раме из IKEA у него за спиной, рядом с семейной фотографией: жена в толстенных очках, судя по выражению лица, тоже заплутавшая в лабиринтах бессознательного, и два светлоголовых, коряво постриженных вихрастых ребёнка младшего школьного возраста. Огромная картина кричащих тонов доминирует над соседней стеной; оранжево-алый ночной кошмар: мощные, экспрессивные мазки, абрис двух беспомощных, вытаращенных глаз и раскрытого в беззвучном крике рта. Фруде отказывается раскрыть авторство, так что это наверняка подарок от пациента. Во всяком случае, от созерцания сего портрета душевный недуг не утихает, поэтому я всегда сажусь к нему спиной, и перед моими глазами оказывается нормальная, при таком богатстве выбора, Фрудова жена и отпрыски.

Контора провоняла какой-то пакостью хуже никотина, чем-то навязчивым, кислым, вызывающим зуд. Этот дух неистребим, и я думаю, я знаю, что это: запах шизофрении. Один мой знакомый проработал несколько лет в психушке и говорил, что унюхивает шизофреника даже в трамвае.

Сам по себе Фруде Раисе ходячая карикатура на психотерапевта. Его русые волосы всегда на три-четыре сантиметра длиннее приличного, а всякие следы тщетных попыток как-то уложить их исчезают к середине дня, когда я имею обыкновение посещать его. К этому моменту он успевает взъерошить волосы своими потными, жирными пальцами самое малое раз сто. Чтобы Фруде мог думать, он должен чесать голову или тереть подбородок или мять верхнюю губу; последнее раздражает меня безумно по той причине, что во время беседы я никогда не вижу его рта полностью. Он носит короткую бородёнку и любит её скрести, так что меня частенько подмывает рассказать фрейдистский анекдот о бороде, но проблема в том, что от Фруде анекдот бумерангом вернётся ко мне — точнёхонько в физиономию. «А почему ты об этом подумал?» — промямлит Фруде, снимет с носа очки и примется вертеть их в руках. Очки массивные, внушительные, в таких вещают телевизионные метеорологи, и за час нашей беседы он засаливает стекла пальцами полностью. Он беспрестанно то снимает, то надевает очки, без них глаза его становятся маленькими, прищуренными и вглядываются в тебя с той близорукой сосредоточенностью, которую многие принимают за проницательность и смелость.

Ни Фруде, ни его жена не утруждают себя банальностями типа утюжки рубашек. Те, что он носит, хлопочек от Ralph Lauren, столько раз были постираны, ни разу не будучи выглажены, что замины отпечатались в ткани. Рубашки приняли свою собственную форму, не всегда совпадающую с идеальной. Если в конторе совсем холодно, как сегодня, он накидывает коричневый пиджак, бесформенный мешок из твида или вельвета с просвечивающими локтями. Ему сорок пять, но одевается он на шестьдесят.

Сегодня Фруде сердится.

— Что я могу думать? Я думаю, что когда ты, не соизволив меня предупредить, пропускаешь назначенные приёмы, то с твоей стороны это по-детски безответственно. Излишне напоминать, что я выставлю тебе счёт за оба пропавших раза. Не говоря о том, что мы и так движемся вперёд медленно, согласен?

Он уже успел стянуть очки и теперь мучает правую бровь. Они у него заросшие, как лес, их бы надо выщипать. А то и они кустятся, как у старика.

— Последние недели я не совсем в себе, — отвечаю я.

— Да? Но тогда ты должен быть особенно заинтересован в наших беседах, разве нет?

— Наверно, — отвечаю я, прикидывая, как много я собираюсь ему рассказать. Могу ли я тут выбирать? Конечно, выбор есть всегда. Но смысл этой терапии в том, что я не скрываю ничего, включая вещи, которые принято утаивать.

Я совершенно не знаю, с чего начать, сонм разных вступительных реплик вертится на языке, но ни одной недостаёт решимости с него слететь. Фруде близоруко таращится на меня, не отводя глаз. Иногда я вправду предпочёл бы женщину-терапевта. Сегодня, например.

— Я весь в сомнениях, — говорю я наконец. — Видишь ли... не знаю даже... это касается женщины, которую я встретил.

Улыбка, многозначительная настолько, что Фруде находит необходимым немедленно загородить её указательным пальцем. Он молчит.

— Можно, я думаю, сказать, что я влюбился. Во всяком случае, я не могу перестать думать о ней.

— А Катрине? — спрашивает он без обиняков.

— Катрине не в курсе. Если что-то и подозревает, то не говорит.

— Так, так. И долго эта связь длится?

— Не знаю, связь ли это. Пока рано говорить. А длится недели три-четыре. То есть знаком я с ней примерно столько.

— О'кей, спрошу по-другому: сколько раз ты был с ней?

— «Был» имеется в виду «спал»? Ни разу.

— Ни разу или пока ни разу? Это разница.

— Скажем, пока ни разу, — отвечаю я, смущённо улыбаясь.

— Ты рассчитываешь, и даже, возможно, мечтаешь, что из этого разовьются сексуальные отношения, ты это хочешь сказать?

— Да, мне этого хочется.

Фруде положил очки на стол и малюет человечков в своём блокноте. От сидения на неудобном стуле ноет позвоночник. Я втискиваюсь поглубже в кресло и вдруг нахожу себя разминающим подбородок руками. Фрудеизм. Иной раз я копирую людей беспардонно.

— Ты получаешь ответные сигналы от... этой женщины. Кстати, имя у неё есть?

— Сильвия.

Похоже, Фруде помечает имя в блокноте.

— Отлично. Так ты чувствуешь, что Сильвия посылает тебе сигналы, говорящие о её к тебе интересе сексуального характера?

— Чувствую, как мне кажется. Но сам знаешь, женщин не поймёшь. Сигнальных флагов она не вывешивает.

— Но она ищет встреч с тобой?

— Отчасти да. Хотя в последнее время я сам за ней хожу.

— Ты стал проявлять активный интерес?

Я киваю.

— А как она на это реагирует?

— Странно, я б сказал. Вроде идёт на сближение, а потом отступает. Должен сказать, её нелегко понять.

Он запускает пальцы в волосы, потом опять в бороду.

— Она знает, что ты живёшь не один?

— Знает. Не было никаких причин скрывать это. Когда мы встретились, я не думал, что всё так пойдёт.

— То есть не то что тебя как молнией ударило и ты решил соврать для простоты.

— Нет. Всё развивалось постепенно.

— Но уложилось в три-четыре недели, однако. То есть через короткое время озарение всё же случилось?

— Да... был эпизод или пара эпизодов. Она танцевала для меня. Мы были у неё дома на ночной вечеринке.