Мысль о том, что через какой-то час можно снова оказаться в удобном вагоне, сначала показалась полковнику нереальной, но потом Иртеньев вдруг решил, что ничего невозможного в этом нет, и он принялся нетерпеливо подгонять Фрола.

Кони пошли вскачь, вдоль тракта показались дома, по окна занесённые снегом, потом слева, за колеёй, возникло одноэтажное здание вокзала, до половины скрытое стоявшим на путях поездом, и, наконец, возле калитки в низком станционном заборе обходчик резко осадил упряжку.

— Сюда! — Фрол показал кнутовищем на калитку. — В аккурат успеете. Тольки идить не в кассу, а сразу до обер-кондуктора…

Иртеньев торопливо выбрался из кошевы и чтобы хоть как-то выразить благодарность своему спасителю, прямо через рукавицу пожал руку Фролу.

— Спасибо тебе…

— Да чего там… — Фрол сумел оценить жест и явно от души напутствовал Иртеньтева: — Вы уж теперь, ваше высокоблагородие, поосторожней, а то откуда только ентого варначья набралось…

— Да уж постараюсь… — кивнул Иртеньев и, оскальзываясь на снегу, заспешил к зданию станции.

Впрочем, полковник торопился зря. Поезд, стоявший на станции, похоже, ещё никуда не ехал. Больше того, его пассажиры, в основном расхристанная солдатня, выскакивали из вагонов, толпясь на перроне и устраивая свалку возле вокзальной двери, над которой красовалась покосившаяся вывеска «Буфетъ».

Иртеньев поспешно обошёл станционное здание и увидел, как на привокзальную площадь выходит со стороны железнодорожного посёлка какая-то делегация, явно пришедшая приветствовать недавно прибывший поезд.

Впереди развевалось знамя из красного кумача, за которым густо шли рабочие в замасленной одежде и картузах. Они громко и дружно пели «Вы жертвою пали в борьбе роковой», заглушая нестройный хор на площади, где кто-то пытался исполнять гимн.

Глядя на всё происходящее, Иртеньев догадался, что поезд стоит, скорее всего, из-за отсутствия начальства. Во всяком случае, военный комендант наверняка скрылся, да и начальника станции, с его неизменной красной фуражкой не было видно ни на перроне, ни на привокзальной площади.

Тем временем толпа как-то сорганизовалась, сбилась вокруг специально сделанного помоста, на который неожиданно выскочил козлобородый человек в полурасстёгнутом пальто. Сорвав с головы шапку, он энергично взмахнул ею, и его длинные волосы жирными прядями рассыпались по вытертому бархатному воротнику.

— Граждане России! Самодержавие пало!! Свобода!!! — пронзительным фальцетом, заставившим Иртеньева непроизвольно сморщиться, выкрикнул козлобородый и дальше, по мнению полковника, понёс сущую ахинею.

Под одобрительный рёв собравшихся оратор то исступлённо выкрикивал лозунги, то начинал бормотать что-то невнятное о всеобщем равенстве и братстве. Ко всему прочему он, время от времени снова срываясь на неприятный фальцет, призывал толпу немедленно расправиться со всеми буржуями, помещиками, генералами и чиновниками.

Из-за этих пронзительных выкриков у Иртеньева постепенно создалось впечатление, что говоривший и сам толком не знает, чего он хочет. К тому же всё, что с такой аффектацией провозглашал козлобородый, просто раздражало полковника, и на его лице сама по себе возникла брезгливая гримаса.

Видимо она была настолько красноречивой, что на полковника начали оглядываться, а торчавший рядом плюгавый мастеровой, до этого с открытым ртом внимавший оратору, вдруг вцепился в рукав Иртеньевской шубы и злобно зашипел:

— Ты чего кривишси, буржуйская морда, чего кривишси?..

Не придав этому значения, полковник вырвал руку, но плюгавый с внезапным остервенением кинулся на Иртеньева и, заорав: — А ну пошли, гад! — потащил его в сторону.

Полковник рванулся, но на помощь плюгавому бросились другие, и через какую-то минуту Иртеньева выволокли из толпы. Дело принимало скверный оборот, и полковник немедленно запротестовал, старательно имитируя иностранный акцент:

— Я нихт буржуй! Я ест социалист фром Америка…

— Чего, чего?.. — плюгавый аж подпрыгнул на месте. — Ты чего несёшь, буржуйская морда?

Мастеровой явно рвался в драку, но упоминание Америки произвело некоторое впечатление, и какой-то работяга, здоровенный дядя в нагольном тулупчике, оглянувшись, остановил плюгавого:

— А ну, погодь!.. Вон товарищ Сегал идёт…

Иртеньев повернул голову и увидел, что к ним спешит довольно молодой чернявый мужчина в форменной тужурке и косо надетом треухе, по всей видимости, специально выскочивший из какого-то помещения.

— Что здесь такое? — резко спросил чернявый, рассматривая Иртеньева.

— Да вот… — начал было плюгавый, но полковник тут же перебил его:

— Я ест американец, may naim is Tomber, я приезжать Россию изучайт soushelist революшн… Я был Япония, работать вместе с мистер Кеннан…

— Кеннан?.. — неожиданно оживился чернявый. — Тот самый?

— Так, — мгновенно догадался, о чём речь Иртеньев. — Он писать книга о России «Сибирь и ссылка»…

— Читал, — коротко бросил чернявый и уже совсем другим тоном поинтересовался: — Как вы здесь оказались?

— Я ехать поезд, потом выходить тамбур и меня толкали прямо в этот… — Иртеньев сделал вид, что подыскивает слово, и только потом закончил: — А да, сугроб…

— Сбросили с поезда?.. Кто? — живо спросил чернявый.

— Так, так, меня бросать с поезда офицер, я говорил с ним, и я думать…

— Ясно, — чернявый кивнул и повернулся к рабочим. — Товарищи, всё в порядке, господин Томбер поедет с нами…

Сегал, как назвал его здоровяк, поправил треух, деловито взял Иртеньева под руку и решительно увлёк его в сторону стоявшего на путях поезда…

* * *

Добравшись до Красноярска, Иртеньев решил задержаться. Надо сказать, для такого решения у него было несколько причин. С одной стороны путешествие в качестве иностранца оказалось не таким уж безопасным, а с другой — воспользоваться своими подлинными документами полковник попросту не решался.

У Иртеньева и в самом деле не было никакой гарантии, что если он снова рискнёт сообщить о себе, некие силы, почему-то очень заинтересованные в его устранении, не повторят свою попытку, но уже с другим результатом.

К тому же езда в поезде, полном солдат, держала полковника в страшном напряжении, не говоря уж о том, что буквально на каждой станции отправление зависело не от расписания или начальника, а просто-напросто от машиниста, с которым Сегал и его подручные, верховодившие эшелоном, договаривались самостоятельно.

В конечном счёте едва поезд остановился у Красноярского вокзала Иртеньев одним из первых вышел из вагона, а потом, когда толпа новоприбывших хлынула на перрон, вместе со всеми выбрался к торговому ряду и уже оттуда, улучив момент, прямиком направился в город.

Бревенчатая, двухэтажная гостиница с громким названием «Енисей», где после некоторого колебания остановился Иртеньев, представляла собой не что иное, как грязный вертеп, и пока коридорный вёл полковника по тёмным переходам, это впечатление только усилилось.