несбалансированность общей ситуации сказывалась и на составе парткома. В нем, как в Ноевом ковчеге, было «всякой твари по паре» — и прогрессисты, и сталинисты, и те, кто принадлежал к своей собственной партии, т. е. откровенно использовали свое положение членов парткома ради карьеры. Секретарем была избрана Елена Голубцова, бывший председатель профсоюзного комитета нашего Института, женщина покладистая, готовая выполнять любые указания «сверху» и очень зависящая от директора Института Владимира Михайловича Хвостова. Хвостов же был человеком властным, очень сухим, в то же время умным, образованным и честолюбивым. В конце 1964 и почти весь 1965 год мы еще жили в «хрущевском мире», и заряд, заложенный в нас XX, а затем XXII съездами партии, еще не потерял своей силы. Партийная организация, насчитывавшая около 300 человек, в своем подавляющем большинстве была настроена антисталинистски, но размежевание стало постепенно обозначаться более четко. Большим влиянием пользовались в то время в коллективе ученые, старавшиеся отойти от догматизма и конформизма, пытавшиеся переосмыслить историю нашей страны с более реальных и объективных позиций. Все большее внимание привлекали проблемы методологии истории, новые методы исследования, новые веяния в исторической науке. В Институте начал работать постоянный научный семинар, специально занимавшийся проблемами методологии. Здесь выступали, делали доклады и дискутировали, я бы сказал, наиболее способные исследователи в области общественных наук, работавшие как в нашем институте, так и за его пределами. Фактически руководил сектором и семинаром очень оригинальный историк, ученик А. Л. Сидорова, Михаил Яковлевич Гефтер, которого некоторые в шутку, а, может быть, и всерьез называли «генератором идей». Человеком он был сложным, и путь его был непростым. Но в конечном счете в 60-е и 70-е годы он проявил себя не только как одаренный историк, но и как человек, занявший очень четкие антисталинские позиции. Гефтер был убежденным марксистом, вдумчивым и глубоким. Он стремился вновь открыть Ленина, очистить ленинизм, во всяком случае методологические основы понимания исторического процесса от вульгаризаторских наслоений и мифов. Гефтер и некоторые другие профессионалы в области общественных наук, посещавшие его семинар, искренно хотели улучшить марксизм, добиться его правильного понимания, продолжить разработку ленинизма применительно к нашему времени.

Отношение мое к «улучшателям» (так их иронически называли) было двойственным. С одной стороны, во мне все более крепло убеждение, что нет никакого смысла заниматься улучшением марксизма. Это все равно что вливать новое вино в продырявленные меха. Обсуждая этот вопрос с друзьями из числа «улучшателей», я обосновывал свою точку зрения тем, что претензии на универсальность марксистской теории исторически не оправдались. Я признавал марксизм как один из возможных и даже необходимых методов исследования и анализа исторических явлений, но лишь в сочетании с другими методами.

История советского общества, история становления подобного же общества в других странах, где коммунистические партии взяли власть, показала, что провозглашенное марксизмом освобождение от эксплуатации частного предпринимательства оказалось на практике установлением еще более нещадной эксплуатации трудящихся классов со стороны государства, выступающего в роли единственного работодателя. Мне кажется, что в этом и заключается суть проблемы социалистического общества. Зависимость человека от государства буквально во всем — в работе, в идеях, в образовании, в строго регламентированном образе жизни, даже в частной жизни — стала поистине тотальной. В этом смысле Советский Союз абсолютно правильно характеризовать как тоталитарное государство социалистического типа. В теории социалистическое общество действительно выглядело как общество идеальное. И не случайно поэтому, что очень многие честные, бескорыстные люди примкнули к русскому революционному движению, боролись за революцию, во имя революции, даже сами порой не замечая, что происходит трансформация не только общества и государства, но только сначала очень незаметная, но постепенно все более ощутимая трансформация идеи, за которую они борются, — от идеи оставалась одна оболочка, лозунги, камуфляж. Но самое главное — происходила значительная, но, увы, почти необратимая перемена в них самих: увлеченные идеей революционного преобразования мира, они утрачивали постепенно естественные и необходимые для человека качества: терпимость, дружбу, любовь, чувство человеческой, а не только пролетарской взаимопомощи. Нормальные критерии человеческого общежития — порядочность, искренность, честность — начали рассматриваться лишь в их классовом применении: быть порядочным, но лишь по отношению к рабочему классу, быть честным — по отношению к своей коммунистической партии. Все, что хорошо для партии, — хорошо и для тебя. Здесь ты должен быть искренним, честным, преданным, готовым выполнить любое, я подчеркиваю, любое задание партии. И мы знаем, какой кровавой рекой обернулась эта слепая, истовая вера, этот отказ от веками проверенных простых правил человеческого общежития.

Анатоль Франс своим глубоким проникновением художника гениально схватил суть дела. В романе «Боги жаждут» он нарисовал очень реалистичный психологический портрет прокурора Конвента Эвариста Гамлена, который из идеалиста превращается в кровавое чудовище, отправляющее под нож гильотины многие и многие десятки невинных людей. Таких Эваристов русская революция порождала сотнями, а может быть, и тысячами. Они возникали, уничтожали других, а потом кровавая река уносила и их.

Вот почему, когда мне говорят, что возможно улучшить марксизм, что возможно очистить ленинизм, я отвечаю: «Нет!»

Нет, потому что в основе марксизма-ленинизма лежит культ насилия, признания насилия как первоначального и необходимого элемента для переустройства общества.

Нет, потому что в Советском Союзе марксизм-ленинизм на практике привел к уничтожению общества как саморегулирующегося организма, подчинил его государству, а затем растворил общество в государстве.

Нет, потому что основой социалистического государства-общества является признание правильной и справедливой одной-единственной идеи.

Нет, потому что признание правильной и справедливой лишь одной коммунистической идеи является не добровольным делом каждого, а обязательным. Конформизм общества освящен конституцией государства. Выход за рамки коммунистического конформизма является преступлением.

Нет, потому что советский конформизм породил лицемерие и жестокость общества, пронизывающие его сверху донизу.

Нет, потому что права меньшинства не защищены законом.

Нет, потому что те многомиллионные жертвы, которые приносятся во имя идеи марксизма-ленинизма, не могут быть оправданы никакой идеей.

Нет, потому что все эти жертвы используются в конечном счете партийно-государственной элитой ради власти и своих мелких корыстных интересов.

Вот почему я считал и считаю, что те, кто искренне верит в возможность улучшить марксизм, на самом деле лишь тешат себя иллюзией.

В эти послесталинские годы было немало молодых людей, воспринявших остро критически нашу действительность и выражавших свое возмущение со всей непосредственностью юности. Одни из них создавали кружки, в которых обсуждали жгучие общественные проблемы, другие пытались изложить свои мысли на бумаге, писали трактаты, новые «Истории коммунистической партии», большинство из них потом оказывались в лагере и возвращались оттуда, как правило, поникшими. Но это касалось не всех, конечно.

...Вскоре