– Мы просили вызвать нам такси, – сказал Тэйлор женщине у стойки регистрации.

– Да, да, машина подана. Надеюсь, вам понравилось в отеле «Ритц-Карлтон». Будем рады видеть вас снова.

– Спасибо, – ответил Тэйлор и вынес наши сумки на крыльцо.

Нас поприветствовал тот же водитель, который привез меня сюда. Всю дорогу до аэропорта Шарлотты-Амалии Тэйлор молча смотрел в окно. Заговорил он, только когда мы приехали, да и то по необходимости.

– Еще два часа, – сказала я, взглянув на запястье.

Пока мы ждали посадки, Тэйлор сидел рядом, но в остальном вел себя как совершенно посторонний мне человек. Сажали пассажиров на нью-йоркский самолет, а номер нашего рейса еще даже не высветился на табло над стойкой – так рано мы приехали. Я то и дело поглядывала на часы, спрашивая себя, огорчен ли он из-за своих родственников, из-за меня или из-за нас всех и стоит ли мне попытаться с ним заговорить или пускай предается размышлениям.

Где-то позади нас завизжал младенец, и, как всегда, когда я слышала крик новорожденного, у меня в груди что-то болезненно сжалось. Кругом были семьи с детьми: измотанные мамаши и папаши изо всех сил развлекали усталых скучающих малышей. Интересно, Тэйлор когда-нибудь тоже станет глядеть на детей с такой тоской? Наверное, да, если учесть, с чего начинается наша семейная жизнь. А может быть, это наше начало – начало конца?

– Тэйлор, – сказала я.

Он вытащил изо рта палец и выплюнул заусеницу.

– Извини. Я не пытаюсь делать вид, что не замечаю тебя. Просто мне есть о чем подумать.

– Хочешь поговорить о Трэвисе?

– Нет, я хочу поговорить о нас. А ты выжидаешь? Готовишься сбросить на меня бомбу, когда мы прилетим домой? – Он с ужасом на меня посмотрел: – Да?

– Ты переспал с другой женщиной, – ответила я, стараясь говорить тихо, – потому что был на меня зол. Хуже того, ты, возможно, не предохранялся. Я еще не поняла, как себя чувствую. И не знаю, как буду чувствовать себя завтра или на следующей неделе. Такие вещи труднопредсказуемы. – Тэйлор уставился в пол и забарабанил по нему пяткой. – О чем еще ты хотел поговорить?

– По-моему, этого уже не мало.

Я раздраженно вытянула шею:

– И все-таки о чем еще?

– Ты сказала, что в нашей семье у всех есть секреты. Это правда. И мне это не нравится.

– Я видела Трэвиса с утра. Тогда с ним все было в порядке.

У Тэйлора глаза полезли на лоб:

– До пляжа?

– Я вышла из комнаты, а он шел к Томасу.

– Черт! – подумав, Тэйлор покачал головой. – С ними что-то происходит. Что-то важное. И вряд ли это хорошо.

– По-моему, Камилла в курсе дела.

Тэйлор сощурился:

– Она скрывала от Трентона, что раньше встречалась с Томасом. Долго ему не говорила. Видимо, тут не все так просто – я всегда подозревал. В смысле… мы все знаем Кэми. Трентон несколько лет был в нее влюблен. О ее отношениях с Томасом никому известно не было. Видимо, он скрывал от нас, чтобы мы его не пилили. А теперь… не знаю. Трэвис-то здесь при чем? Не пойму.

– Он выглядел раздавленным. Из-за чего он может так убиваться?

Тэйлор покачал головой:

– Из-за Эбби. На все остальное ему плевать. Лишь бы не потерять ее. Черт… А может, дело в отце? Вдруг он заболел?

– Тогда Томас вряд ли сказал бы одному Трэвису. Было бы странно, согласись.

Тэйлор долго молчал, а потом вздохнул:

– Не знаю. Не хочу больше об этом думать. Это пугает меня и бесит. Камилла не должна знать о нашей семье больше, чем я или Трентон. Дурдом какой-то!

– Уж лучше думать об этом. Хотя бы отвлечешься.

– От нас?

Я кивнула. Его плечи обмякли, и он подался вперед, потирая виски:

– Пожалуйста, не надо.

Я больше не смогла выносить эту муку:

– Я люблю тебя. Ты однажды сказал, что не бросаешься такими словами. Я тоже не бросаюсь. Я недовольна тем, что ты сделал. Но собой я недовольна тоже.

– Просто пообещай, что попробуешь.

– Тэйлор…

– Мне плевать. Плевать на все. Мы должны это разрулить.

– Я ничего не собираюсь на тебя сбрасывать. Нам о многом нужно поговорить. Если зайдем в тупик, ты сам это увидишь.

– Я уже вижу.

– Ничего ты не видишь, – раздраженно сказала я.

– Ты не понимаешь, – прошипел Тэйлор, наклонившись ко мне. У него под кожей задвигались желваки. – Я никогда не испытывал такого страха, как в тот день, когда ехал от тебя обратно в Эстес. Я нигде не чувствовал себя таким потерянным, как в коридоре перед дверью Томаса, пока ждал его возвращения. Я думал, у него мне станет лучше. Не стало. Думал, Томми поможет мне разобраться в моих чувствах и страхах, но он не помог. Я почувствовал себя только хуже. Фэйлин, я не понимал, что это было, пока ты не появилась в том вестибюле.

Я ждала. Хотелось отвернуться и не видеть боли в глазах Тэйлора.

– Фэйлин, это было настоящее горе. Я не испытывал такого с детства, но запомнил, каким беспомощным себя чувствуешь, когда кого-то теряешь. Как бы ты ни любил человека, ты не можешь его вернуть. Сколько ни кричи, ни пей, ни проси, ни молись. Внутри тебя образуется дыра, которая гниет и горит, пока ты не смиришься с болью и не начнешь воспринимать ее как должное.

Потеряв от ужаса дар речи, я судорожно глотнула воздух.

– Я не говорю, что не заслуживаю того, чтобы ты меня бросила. Но если ты дашь мне шанс, я сделаю все. В Эйкинсе Томас меня предупредил: если с кем-нибудь переспать, боль тише не станет. Невольно он подал мне такую идею. Я не оправдываю себя. Но это была ошибка, и я извлек из нее урок.

Выслушав Тэйлора и еще раз мысленно прокрутив его слова, я сказала:

– У меня есть несколько условий.

– Говори, – не раздумывая ответил он.

– Во-первых, ты должен провериться.

– Уже записался.

– Во-вторых, мне нужно время. Не могу делать вид, будто ничего не произошло.

– Понимаю.

– В-третьих, тебе придется проявить терпение, если у меня вдруг случится приступ ревности и я не сразу вспомню, что сама толкнула тебя на измену. Значит, это во многом моя вина.

– Это не твоя вина, – произнес Тэйлор с расстановкой, чеканя каждое слово. – Мы оба запутались и оба сожалеем.

– Пожалуй, это единственное, что я сейчас знаю наверняка.

– Нет. Еще ты знаешь, что мы друг друга любим. Поэтому все наладится.

Я кивнула. Тэйлор откинулся на спинку кресла, но вид у него был лишь немногим менее напряженный, чем раньше. Он или сам не верил своим словам, или думал, что я не поверила. Мы взялись за руки и, опять погрузившись в неловкое молчание, стали ждать, когда объявят посадку на наш рейс.