Проработав пять месяцев на сортировке свеклы, Генрих купил себе золотой портсигар, хотя он не курил. Его жена купила золотые сережки в виде клубничек. Она держала их вместе со своей «спиралькой» в банке из-под горчицы. На Рождество Генрих подрядился отвезти одного врача из Ганновера в Венецию и на заработанные деньги приобрел золотой браслет, на котором выгравировал собственные инициалы и инициалы жены. В свою очередь, Юлия приобрела тончайшую цепочку из двух тысяч звеньев и повесила ее на шею. Поработав полгода компаньонкой, она к своей коллекции добавила распятие, хотя не была католичкой. Ей хотелось скрыть свои еврейские корни, ну и, конечно, она хотела иметь побольше золота.

Генрих отвез груз на ярмарку лошадей в Руре, и у него образовалось два дня свободного времени, а так как по другую сторону границы был Антверпен, имевший репутацию золотого города, он заглянул туда и купил в магазинчике на Центральном вокзале золотые часы. Часовой механизм был не особенно надежен, но зато вещица была увесистая, да и на вид ничего, и хорошо смотрелась вместе с золотыми запонками, которые он купил с рук у торговца на харлемском пирсе. Супруги надевали на себя все золото, когда шли куда-нибудь обедать. Люди тучные, они с каждым днем становились еще тучнее, так что домой возвращались очень медленно. Словом, отличная мишень для грабежа.

Когда Германия захватила Польшу, Генрих и Юлия записались в армию добровольцами, он служил техником на военном аэродроме, она – медсестрой в военном госпитале. Генрих заказал себе золотой значок на фуражку и золотые пуговицы на тужурку. Юлия купила золотой браслет на щиколотку. Из предосторожности они покрыли золото черным лаком. Увешанные своими украшениями, они погибли одновременно после прямого попадания бомбы в здание театра на Хессельштрассе в Кёльне. Их хорошо замаскированные украшения нашли среди развороченных тел. В качестве военных трофеев они были переплавлены в золотой слиток. Позже этот и другие слитки ненадолго стали собственностью Густава Харпша, и тот отправился со своей добычей в Швейцарию, чтобы выкупить там малолетнюю дочь, но не доехал даже до итальянского Больцано.

Это лишняя история, довесок. Своего рода эпилог. История, связанная не с теми девяноста двумя золотыми слитками, которые лейтенант Густав Харпш забрал в баден-баденском банке и которые были впоследствии обнаружены в лесу под Больцано, а, можно сказать, с его собственным. В нем присутствовали все золотые украшения его семьи, и именно с его помощью Харпш вначале рассчитывал выкупить дочь у швейцарцев.

Фиделия, дочь Густава Харпша, всегда мечтала поехать с отцом в Южную Америку и жить, как индианка, среди кактусов. Они бы носили на голове перья: папа – красные, она – голубые. Она бы звонила в колокольчик перед завтраком, отбивала барабанную дробь перед обедом, пела «барсучью песенку» перед ужином. А ели бы они вдвоем, сидя на скамейке, изъеденной оранжевыми и желтыми мухами-наездницами.

Фиделия мечтала об этом с четырех лет, катаясь на своем красном велосипеде по дорожкам Лангельфельдского санатория Красного Креста, что находится неподалеку от швейцарско-итальянской границы. Она катила среди серебристых берез, проезжала мимо карусели, мимо кухни, поднималась на каменистый холм, где рос кипарис, и, миновав кусты, над которыми роились бабочки, останавливалась перед белыми воротами. Она влезала на ворота, так что подбородок оказывался на поперечном брусе, и долго глядела в сторону Зольдена, откуда, как ей казалось, должен был появиться ее отец. Мысленно она видела, как он приближается пешком, в синей форме, и в руках у него белые и голубые полевые цветы, которые он нарвал специально для нее. А в кармане у него бутерброды, говядина с ломтиками маринованного огурца, в пакете из плотной бумаги, на котором красными буквами написано «Бакалея Мерано». Он пришел из Италии, чтобы увидеть ее.

А может, он придет вовсе даже не из Зольдена, а из Гройтхангера.

Фиделия снова садилась на велосипед и во весь опор проносилась мимо кустов, над которыми роились бабочки, под кипарисом, мимо семи елей и клумб с геранью, вверх по дорожке к зеленым воротам перед конторой. Встав на седло, она могла дотянуться до щеколды и открыть ворота, после чего на велосипеде пересекала посыпанный мелким гравием двор и оказывалась перед загоном для овец. Через ограждение был пропущен ток, чтобы овцы не убежали. Отсюда Фиделия разглядывала дальние предгорья и представляла, как ее отец, напевая, спускается с заснеженного перевала. Если он придет этой дорогой, бутерброды будут лежать в носовом платке в красно-белый горошек.

Фиделия быстро проезжала через зеленые ворота и по асфальтовой дорожке добиралась до места, где упал транспортный самолет Красного Креста с тяжелобольным на борту. Прислонив велосипед к калитке, за которой начинался лес, она взбиралась на большой белый камень и вглядывалась в частокол деревьев. Если отец придет этой дорогой, бутерброды с сыром моццарелла, ломтиками помидоров, перцем и чесноком будут лежать в сумочке ее матери.

У Фиделии было еще одно место, где она поджидала отца. Во весь опор мчалась она к Браненспицким воротам, куда приезжали бензовозы, чтобы заправить генераторные баки и оставить на траве масляные следы. Если отец придет этой дорогой, он немного пропахнет бензином, и руки у него окажутся грязные, но на лице-то будет играть улыбка, а бутерброды с копченой грудинкой и огурцом он завернет в газету от 4 мая 1945 года с объявлением окончания войны на первой полосе и фотографией сбитой на лесной дороге белой лошади и искореженного черного «мерседеса» с номерным знаком TL 9246 на последней. Когда Фиделии исполнилось восемь лет, ей дали эту газетную вырезку. Фрау Стриппс, правая рука начальницы санатория, уходя со службы по причине беременности, очищала все ящики и обнаружила зеленый конверт, а в нем аккуратно сложенную газетную заметку. Окончание войны и бездыханная белая лошадь оказались напрямую связаны. Фрау Стриппс, женщина романтическая, сказала Фиделии, что отец ехал ее спасать на белой лошади, но в лесу под Больцано его остановили и потребовали, чтобы он до конца довел войну, начатую генералами.

Когда Фиделии исполнилось девять, мужчина в мотоциклетных очках доставил ей бандероль; вручая ее, он чуть не упал, поскользнувшись на ковре, оттого что от долгой езды ноги у него одеревенели. В бандероли обнаружился золотой слиток. Его прислала из австрийского Линца старая женщина, бабушка ее отца, прабабка Фиделии. Слиток положили в зеленый бязевый мешочек и спрятали в сейф – так сказать, на черный день.

Когда Фиделии исполнился двадцать один год, она вернулась в санаторий Красного Креста за своим золотым слитком. Он странным образом уменьшился в размерах. Фиделия предъявила швейцарский паспорт на имя Мэри Смит. Она нарочно выбрала себе самые обыкновенные, ничего не значащие английские имя и фамилию. Пусть все сразу увидят: она придумала это словосочетание и пользуется им временно, до того дня, когда за ней приедет ее отец. Он даст ей настоящее имя. Фиделией ее назвала начальница санатория, страдавшая болезнью под названием «любовная тоска». Начальница искала утешения в бетховенской опере «Фиделио». Она объяснила своей юной подопечной смысл ее имени: «преданная». Воистину, Фиделия была предана памяти отца. И ей не нравилось, когда фрау Стриппс называла ее Фифи, точно какого-нибудь пуделя в цирке, ездящего на велосипеде по манежу.