— Она мечтала выучиться, кем-то стать, но, родив меня, вынуждена была пойти работать, да так и застряла на лесопилке, а потом сломала позвоночник и стала инвалидом.

Альва обернулась, когда кто-то крикнул из кабинки, что бумага закончилась. Со вздохом Альва вытащила из держателя над раковиной стопку серых салфеток.

— Я передам маме, что встретила тебя, — сказала она и подсунула бумагу в щель под дверью. — Как тебя зовут?

— Чарли. Чарли Лагер.

Когда Чарли вернулась в паб, Сюзанна притянула ее к себе.

— Посмотри вот на того, — сказала она, кивая на столик у окна, за которым сидели одни мужчины. — Вот тот, самый дальний.

— Я его знаю?

— Его зовут Кристоффер, — пояснила Сюзанна. — В молодые годы он проводил здесь лето и до сих пор иногда приезжает по особым случаям. В прежние времена мы были влюблены друг в друга до безумия — вернее, если честно, я была безумно влюблена. Похоже, он забывал обо мне, когда приходила осень и он уезжал обратно в большой город. Я была его летним увлечением.

— Звучит не очень.

— Но было очень здорово. По крайней мере, летом.

— Что-то случилось? — спросил папа, когда я вернулась после визита в дом Поля. Они с мамой сидели на диване в гостиной с бокалами вина в руках и выглядели как супружеская пара из фильма.

— Почему ты спрашиваешь? — спросила я.

В то, что по девушке заметно, если она потеряла невинность, я никогда не верила — но теперь, поймав на себе взгляд мамы, я поняла, что, возможно, ошибалась.

— Такое ощущение, что ты плакала.

— Было бы странно, если бы я не плакала, — ответила я.

— Может быть, договоримся о новой встрече с доктором Нуланом? — спросила мама.

— Нет, я прекрасно себя чувствую.

— У тебя такой вид, как будто ты чувствуешь себя далеко не прекрасно, — сказал папа.

— Я давно так хорошо себя не чувствовала.

— Мне показалось, ты только что сказала, что плакала.

— Так и есть, — ответила я. — Но еще мне кажется, что я нашла смысл жизни.

Прижав к груди Библию Поля, я поднялась по лестнице к себе в комнату. Лежа на постели и перелистывая тонкие листочки, я испытала разочарование. Я надеялась найти здесь начирканные второпях размышления, подчеркивания, критику, но, к моему огорчению, ничего такого тут не обнаружилось. Я листала все быстрее и быстрее и наконец нашла одну страницу, где абзац был зачеркнут черной ручкой. Я попыталась прочесть, но это оказалось невозможно. Продолжая листать, я заметила, что некоторых страниц нет. Почему?

Взяв с собой Библию вниз, в библиотеку, я положила ее на стол перед камином и принялась искать на полке неповрежденный экземпляр.

Прошло не меньше четверти часа, прежде чем я нашла его и отыскала книгу Моисея 18:22 и те строчки, которые мне не удалось прочесть в Библии Поля:

«Не ложись с мужчиной, как с женщиной: это мерзость».

Вскоре я обнаружила еще одно зачеркивание, и, найдя соответствующий пассаж в нерасчирканной Библии, поняла, что он на ту же тему:

«Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют».

Усевшись у огня, я подумала, что была полнейшей дурой. Ничего удивительного, что я не могла догадаться, в кого из девчонок в Адамсберге Поль был влюблен — речь шла не о девушке. С грустью подумала — как жаль, что Поль не рассказал мне все, как есть. Меня ужасно огорчило, что он не мог доверить эту тайну даже мне.

— А теперь ты куда? — спросил папа, когда я направилась в прихожую.

— Спущусь к озеру.

Папа считал, что мне лучше остаться в доме — на улице холодно и скоро стемнеет.

— Хочу побыть одна, — заявила я. И, заметив, что папа собирается возразить, добавила: — Я имею, по крайней мере, право свободно передвигаться на нашем собственном участке?

— Разумеется. Но не забывай, что мостки скользкие и наполовину сгнившие. К весне я их заменю. Сломаю старые и сделаю новые.

Тропинка, ведущая к воде, почти заросла. На земле лежали коричневые листья дубов и вязов. Все тело приятно побаливало. Прошло всего несколько часов с тех пор, как я валялась с Якобом в машине, но мне уже казалось, что это произошло сто лет назад. Повторится ли это? Потом я устыдилась — как я вообще могу думать о столь банальных вещах, когда мой лучший друг гниет в земле? Доктор Нулан сказал мне как-то, что не обязательно между скорбью и радостью должна быть непроницаемая стена, что они могут сосуществовать бок о бок. Вероятно, это самое мудрое, что он когда-либо сказал.

«Ты единственная, на ком я мог бы жениться, будь я нормальным».

«Как получилось, — подумала я, — что я не догадалась? Как то, что он пытался мне сказать, могло пройти мимо меня? Кто-то еще знал? Якоб? Если нет, то ему было ужасно одиноко.

Но ведь он встретил кого-то».

Папа сказал правду — мостки почти сгнили. Осторожно пробравшись на самый конец, я легла животом на сырое холодное дерево. Опустила ладони в воду, посмотрела на свое отражение в расходящихся кругах. Мое бледное лицо показалось мне старым. Перевернувшись на спину, я стала смотреть на небо, но обычное спокойствие от осознания своей ничтожности среди всего это величественного окружения почему-то не приходило. Я лежала, рискуя застудить мочевой пузырь, и размышляла о том, что Поль сказал о космосе — что от космоса у него кружится голова. Теперь со мной произошло то же самое. От того, что у космоса нет ни начала, ни конца, у меня голова пошла кругом.

— Что ты сделала с руками? — спросил папа, едва я вернулась в дом.

— Потрогала воду.

— Ты вся красная. Сейчас растоплю камин в библиотеке.

— Да мне не холодно, — ответила я.

Это была чистая правда. Почему мне не холодно, хотя кожа пошла пупырышками? Но я ничего не чувствовала.

Только усевшись в кресле у камина, я почувствовала, как замерзла. Папа накрыл меня пледом и, к моему большому облегчению, оставил меня одну.

Проснулась я в своей постели, совершенно не помня, как я добралась туда и даже как заснула. До меня доносился стук. Молоточек на входной двери. Я включила лампу над кроватью и посмотрела на часы. Без четверти три. В такое время стучат, только чтобы сообщить о смерти.

Я услышала легкие шаги мамы в коридоре.

— Рикард, — проговорила она надрывно. — Пойдем со мной. Я не намерена спускаться туда одна.

Встав с постели, я тихонько вышла на площадку лестницы, чтобы увидеть оттуда, кто же это явился в такой час. Но никто не вошел. Зато я услышала голос папы — таким тоном он говорит, только когда очень злится.