— В Йорке, — задумчиво сказал я, — один из знакомых Николаев Лоудера расхаживал по ипподрому с ингалятором в кармане, точнее, с кухонным бейстером.

— Владелец лошади? — удивленно спросил Фил.

— Да. Ему принадлежит лошадь, победившая в пятифарлонговом спринте. Он был еще в стойле, когда седлали Дазн Роузез.

Фил нахмурился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Лишь то, что видел. Я не думаю, что он что-то сделал с этой лошадью. Николас Лоудер не допустил бы этого. Вся его конюшня поставила на нее. Они рассчитывали на ее победу и знали, что в этом случае у нее возьмут анализ. Так что вопрос лишь в том, что можно дать лошади, не рискуя, что ее дисквалифицируют. Что-то при помощи ингалятора непосредственно перед забегом?

— Ничего, что могло бы ее подстегнуть. Их проверяют на все виды допинга.

— А что, если дать ей, скажем, сахар, глюкозу или адреналин?

— У тебя порочные мысли.

— Мне просто интересно.

— Глюкоза придает силу, как и всем спортсменам. Однако на скорость она не повлияет. С адреналином сложнее. Если сделать инъекцию, то это сразу заметно: шерсть вокруг укола встает дыбом. А если непосредственно на слизистую... что ж, думаю, это возможно.

— И никаких следов. Он кивнул.

— Адреналин так или иначе попадает в кровь лошади, если он возбуждена. Если она стремится к победе. Если она чувствует кнут. И никто не может сказать, в каком количестве. Если возникает подозрение о допинге, необходимо взять анализ крови, когда лошадь находится в загоне, но даже в этом случае трудно доказать, что содержание превышает норму. Уровень адреналина в крови сильно колеблется. Трудно будет доказать даже то, что это как-то повлияло на результат скачек. — Сделав паузу, он серьезно посмотрел на меня. — Ты понимаешь, что, если все так, как ты говоришь, Николас Лоудер был в курсе?

— С трудом верится.

— Отнюдь, если речь велась бы о каком-нибудь мелком, продажном проходимце, — сказал он, — но не о Николасе Лоудере с его известностью и репутацией, которой не стоило бы рисковать.

Я немного подумал.

— Думаю, я мог бы получить результаты анализа мочи, взятого у Дазн Роузез в Йорке. Они всегда оказывают такую любезность владельцам лошадей по их личной просьбе. В данном случае по просьбе компании моего брата. — Я подумал еще немного. — Когда приятель Николаев Лоудера уронил бейстер. Марта Остермайер вернула ему найденную ею грушу, но потом Харли Остермайер нашел от него трубку и отдал ее мне. Однако она была чистой. Никаких следов жидкости. Никакого адреналина. Так что вполне возможно, что он сделал что-то со своей лошадью, а бейстер просто лежал у него в кармане, и к Дазн Роузез это не имеет никакого отношения.

Они задумались.

— У тебя может возникнуть много проблем из-за безосновательных обвинений, — сказал Фил.

— То же самое говорил мне Николас Лоудер.

— Даже так? Тогда бы я хорошенько подумал, прежде чем это сказать. Это вряд ли прибавит тебе популярности среди любителей скачек.

— Устами младенца... — заметил я, однако он словно повторил мои мысли.

— Да, старик.

— Трубка от бейстера все еще у меня, — сказал я, пожав плечами, — но, видимо, я сделаю то же, что и на скачках, проще говоря, ничего.

— Если анализы Дазн Роузез как в Йорке, так и здесь будут нормальными, так, вероятно, и следует сделать, — согласился Фил, и Майло, несмотря на свою прежнюю воинственность, поддакнул ему.

Донесшийся с погружавшегося в сумерки двора шум возвестил об успешном разрешении мочевой проблемы. Фил вышел на улицу, снял с палки специальный пакет и закрыл его своей пломбой. Он написал и прикрепил к пакету бирку с кличкой лошади, местонахождением, датой, временем и поставил свою подпись.

— Ну вот, — сказал он. — Я ухожу. Счастливо. Загрузив все свое хозяйство с анализом в машину, он без лишней суеты укатил. Мы с Брэдом тоже вскоре отправились вслед за ним, но я решил не ехать домой.

— Ты видел, что творится в Лондоне в доме у Гревила, — объяснил я. — И тот, кто это сделал, дал мне по голове так, что я потерял сознание. Я не хочу оказаться дома в тот момент, когда они нагрянут в Хангерфорд. Так что давай поедем в Ньюбери, и я переночую в гостинице.

Брэд притормозил, и его рот немного приоткрылся.

— Вчера была ровно неделя с тех пор, как ты спас меня от человека с ножом, — продолжал я. — Вчера же кто-то стрелял по машине, в которой я ехал, и убил шофера. Может оказаться, что это был не просто сумасшедший, как ты думаешь. Поэтому прошлую ночь я провел в Свиндоне, а сегодняшнюю собираюсь провести в Ньюбери.

— Да, — с пониманием сказал он.

— Если ты склонен отказаться возить меня, я не стану осуждать тебя.

После небольшой паузы он отважным и решительным тоном сделал заявление:

— Я тебе нужен.

— Да, — откликнулся я. — Пока я не смогу нормально ходить, да.

— Тогда я буду возить тебя.

— Спасибо, — сердечно поблагодарил я, и это прозвучало настолько искренне, что он понял, потому что дважды с чувством кивнул сам себе и даже показался мне довольным.

В гостинице «Чекере» нашелся свободный номер, и я остался там. Брэд на моей машине отправился домой, а я большую часть вечера провел сидя в кресле, пытаясь научиться обращаться с «Чародеем».

Компьютеры не являлись частью моей повседневной жизни, как для Гревила, и я вовсе не испытывая к ним такой же страсти. Инструкция к «Чародею» была, естественно, рассчитана на людей, сведущих в компьютерах, поэтому, чтобы добиться каких-то результатов, мне понадобилось больше времени, чем предусматривалось.

Было совершенно очевидно, что Гревил активно пользовался этой штуковиной. В ней были три отдельных списка телефонов и адресов, всемирные часы, система ежедневного занесения дат и времени деловых встреч, памятка знаменательных событий, календарь с мигающей текущей датой, устройство с памятью для хранения отдельных сведений. Подключив принтер, после нескольких неудачных попыток я все-таки получил длинные списки всего, что было заложено под разными заголовками, и стал читать их с нарастающим разочарованием.

Ни один из адресов и номеров телефонов, похоже, не имел никакого отношения ни к Антверпену, ни к бриллиантам, однако список «Деловые контакты за рубежом» содержал много имен ювелиров в разных странах. Ни одна из намеченных деловых встреч, запланированных примерно в шестинедельный период, никак не соответствовала моим догадкам. И ничего не имело отношения к той пятнице, когда он ездил в Ипсуич. Никакого намека на «Конингин Битрикс».

Я вспомнил, о чем я спрашивал Джун в тот день, когда она вышла на «жемчужину»: а что, если все это заложено в раздел секретной информации?

Инструкция к «Чародею» объемом в двести страниц, разумеется, учила тому, как скрывать секреты. Секретную информацию можно было вызвать, только зная код, который мог оказаться любой jcom-бинацией до семи букв или цифр. Забыть код означало распрощаться с информацией: увидеть ее иначе было невозможно. Ее можно было стереть, так и не увидев, но нельзя было ни напечатать, ни высветить на экране.