Дикий человек в зеркале, носящий гордую фамилию Китт, скалил в ответ зубы. В отражении коридора Еретик видел быстро и мерно бьющую по ковру ладонь мертвеца.

— «Старушка», — сказал себе Еретик, снова посмотрев в глаза. Зрачки медленно расширялись, приходя в нормальное состояние. — Не отвлекайся. Не важно. Потом.

Хотелось умыться и выпить бочку холодной воды. Можно даже теплой воды, но непременно бочку. Напиться и сунуть туда голову, а лучше перевернуть на себя.

Кнопка вызова лифта была разбита случайным выстрелом. Еретик автоматом развел дверцы лифта и пролез внутрь. Устроив чужой автомат так, чтобы дверцы не закрылись, Еретик пролез в шахту и, нащупав ногой первую ступеньку лестницы, начал спускаться. Потом подумал, забрался обратно и ударом вышиб автомат из пазов. Зачем он нужен? Двери закрылись, и стало темно. В этой темноте, стараясь не издавать шума, Китт спускался в подвал, аккуратно и внимательно нашаривая ступеньку носком ботинка.

Шахта была широкая, но Еретику скоро стало неуютно в ней. Все время представлялось, что вот-вот с верхнего этажа двинется громада роскошного лифта и неторопливо вытравит из шахты воздух, а затем выдавит и его самого, суетящегося, торопливо спускающегося вниз, как поршень выдавливает из шприца лекарство. Из-за атаки на пост во всем здании переполошились, Еретик время от времени слышал неясный шум. «Пусть они решат, что все нападающие там и легли, у лестничной площадки», — просил Еретик. Пусть они решат, что они были втроем — Ганк, Фаше и Соле, ушли с контрольно-пропускного пункта, и вздумалось им напасть на посты. Нет, выругался Еретик про себя, нас видели на проходной. Впрочем, мало ли народу пришло в здание утром, могли и не заметить… Пусть не запомнят.

Обмануть себя Еретик не мог, внутренний хронометр отсчитывал секунды, в которые будет обнаружен уничтоженный пост и объявлен режим «Крепость». Тик-так. Блокируются выходы из здания, все окна заслоняются щитами, все двери запираются, и к ним приставлен охранник. Тик-так, тик-так. Оружие снято с предохранителей и всем постам отдан приказ открывать огонь на поражение по людям, нарушающим регламент. Тик-так. Весь резерв поднимается в ружье и выдвигается на огневые позиции. Тик-так, тик-так, тик-так. Всему личному составу, кроме патрулей и высшего командного состава подразделений, запрещается перемещаться по этажам. Тик-так. Вся сигнализация приведена в боевую готовность. Тик-так… И потом начнется проверка шахты лифта — сюда спустятся злые вооруженные патрульные и, перекрикиваясь и непрестанно проверяя, все ли на месте, найдут его, скорчившегося, мягкого, такого живого, цепляющегося за лестницу. И мгновенно расстреляют. Не спрашивая ни имени, ни документов. Зачем им все это знать?

Одно хорошо, что ползти по лестнице Еретику осталось совсем мало. И еще хорошо, что никому не придет в голову кинуть в шахту гранату. Взрывом разнесет противовес, самим же не понравится. Но даже если просто высунутся в шахту и дадут очередь в стену, будет очень громко. Еретик помнил, как на учениях у него над головой дали очередь из автомата. Слух восстанавливался сутки.

Еретик остановился возле лифтовых дверей в подвал и подумал, что сейчас нужно остановиться, собраться с мыслями, переждать минутку. Просто отдышаться, всего минуту, не больше. Казалось, если вот прямо сейчас остановиться и замереть, то все как-то само собой закончится, его не заметят, о нем забудут. Вечером он вылезет отсюда, пойдет как ни в чем не бывало домой… Только дома уже нет.

Еретик просунул левую руку между ступеньками и, сжав локоть, крепко уцепился за шест. Он нашел единственную, имеющуюся в наличии светошумовую гранату и, пожалев, что больше нет, разжал проволочные усики и сжал в ладони. Другой рукой Китт нашарил в правом верхнем углу дверного проема два небольших ролика и, поддев нижний, бесшумно и без усилий отодвинул левую дверцу на сантиметр в сторону. Переложив гранату в правую ладонь и продев большой палец в кольцо, Еретик выдернул чеку. Он распахнул дверцу в шахту до конца, целую секунду держа гранату в ладони, выжидая время замедления, и метнул «вспышку» в открывшийся коридор. Пружина дверного механизма захлопнула дверь, Еретик спрыгнул на дно шахты и тут же услышал, как взорвалась «вспышка». И почти сразу услышал крик.

Еретик поднялся, снова открыл дверцу, держа наготове автомат, и быстро вылез на этаж. На посту было четверо гвардейцев. Сейчас они все лежали на полу, полностью потеряв ориентацию в пространстве. Резко пахло испражнениями, кого-то мучительно рвало, один из гвардейцев протяжно орал на одной ноте, не слыша себя. Резиновая шрапнель изранила лица.

Не оборачиваясь, Еретик побежал прямо по коридору. К этому времени — господи, господи, как долго все это тянется! — он уже устал бояться. Но все равно неумолимо ныл лоб, в который вот-вот должна была прилететь пуля из открывшейся двери. Ныла спина, там, между лопатками, когда он миновал ослепленный и оглушенный пост. И еще ныл палец на спусковом крючке, потому что нельзя убрать его и нельзя нажать до конца. Только напряженно упираться мякотью в нагретую собственным теплом сталь.

За дверью в конце коридора был излучатель. И там же была охрана. Сколько их? Четверо? Семеро? Пятнадцать? Еретик даже не думал героически ворваться в помещение и длинной широкой очередью перестрелять всех от бедра. Или четко и точечно в лоб, одиночными. Не такой уж он высококлассный стрелок. Вообще говоря, весьма посредственный стрелок, приходится ведь пользоваться оружием большого калибра. Он всегда немного завидовал виртуозам мелкокалиберной винтовки и пистолета. Нет никакой доблести и мастерства в том, чтобы разнести лицо врага из пистолета, в дуло которого можно, считай, кулак засунуть. А вот пристрелить противника из мелкашки, да с одной попытки — это мастерство точного выстрела именно в тот участок тела, попадание в который приводит к немедленной смерти. Такой человек перестрелял бы их всех и даже не остановился. Но Еретик такими талантами не обладал, поэтому он пинком распахнул дверь, швырнул в комнату «банку» дымовой завесы и тут же укрылся от автоматной очереди за стеной.

Через пару секунд помещение было задымлено. За дверью кашляли и матерились гвардейцы. Кто-то стрелял очередями в направлении двери. Хорошо, что не все сразу. «Банка» будет дымить меньше минуты, но Еретику вполне хватит времени…

Еретику вполне хватило времени, чтобы ворваться в комнату, одним прыжком перескочить через внезапно возникший из клубов дыма стол и в падении на пол успеть хлопнуть ладонью по пульту управления. По серой кнопке в ряду точно таких же кнопок. Они восстановили излучатель, но не стали различать кнопки. На первой «Старушке» депрессионное излучение включалось черной кнопкой. Кто-то продолжал стрелять. Дым вокруг, видимость около метра… Дым вокруг и все кнопки одинаковые. На что он нажал?

Раздался странный звук, похожий разом на свист и жужжание, и Еретик уже приготовился почувствовать эту смертную тоску, острую страшную, всепоглощающую, как вдруг в мозг его словно вонзили миллион длинных серебристых игл. И Еретик заорал от боли, которой никогда не испытывал, словно все его тело было мякотью под содранным ногтем и в каждую клеточку с частотой швейной машинки загоняли иглу, прошивая болью насквозь. Вскоре Еретик уже не мог кричать, потому что боль забила ему глотку. Она затуманила разум, отняла дыхание, отняла зрение, слух, все иные чувства, кроме самой себя.