Спустя некоторое время я уловил разговор в коридоре. Дверь открылась снова, и послышались шаги по плиткам уборной. Скверное дело.

Все же целый час — достаточно долгое время для заседания в кабинке. За этот срок я успел понять две вещи: во-первых, исходя из советов Марты, мне надо срочно избавиться от моего обшарпанного комода, и, во-вторых — что куда более важно, — то обстоятельство, что Дэвис подставил меня под обвинение в двойном убийстве, в целом не так уж и плохо. Конечно, в Виргинии, где меня будут судить, по-прежнему приговаривают к смертной казни, и мои шефы этим непременно воспользуются.

Но я всегда относился к той категории людей, которые в извечном споре о наполовину полном и полупустом стакане выбирают первый вариант, и в данной ситуации мне уж точно терять было нечего. Говоря языком «белых воротничков», маргинальная стоимость любого моего последующего преступления была нулевой. Я мог сейчас пройтись по городу, дать поблажку любому своему криминальному порыву, что вот уже десять лет усердно подавлял, — и ухнуть в дерьмо не глубже, чем сейчас, поскольку охотящиеся за мной Дэвис с Маркусом уже загнали меня туда по самое некуда.

А потому, когда коп подошел к моей кабинке во второй раз, сердце бешено забилось — немного я, конечно, боялся, но в целом чувствовал себя вполне раскрепощенно. Я больше не буду прятаться и пережидать.

Когда он сунул под дверь голову, я увидел на его физиономии сладостное предвкушение, как он хватает молокососа, выталкивает из кабинки, открыв его носом дверь, надевает наручники, потом запихивает в полицейскую машину и, ухмыляясь, говорит: «Упс!» А еще у меня перед глазами возник тот кусок дерьма с коротким ежиком на голове, что заявился к нам однажды утром, когда мне было двенадцать, и лишил меня отца. А еще я припомнил харю пузатого надзирателя в помещении для свиданий в Алленвуде, который рявкнул: «Не прикасаться!» — когда мама, уже иссохшая от рака, потянулась к отцовской руке…

Коп глянул на меня из-под дверцы, довольно улыбнулся и сказал:

— Классные туфельки, придурок!

Я пнул его в висок, не дожидаясь, пока мужик полезет в кобуру. Голова его шлепнулась на мраморные плитки, тело распласталось на полу. То ли обиды всей жизни тут выплеснулись из меня наружу, то ли я слишком резко отреагировал на такой пренебрежительный отзыв о моей обуви.

Я приковал его наручниками к стойке кабинки и осторожно высунулся в коридор. К счастью, нокаутированный в женской уборной коп и был как раз тем охранником, что стоял у задней лестницы, а потому, никем не замеченный, я бегом рванул по ступеням к подземному паркингу.

Похоже, разведка копом в уборной была предпринята уже с отчаянья. Патрульных машин перед зданием осталось совсем мало. Рыхлое полицейское оцепление вокруг здания еще стояло, но людей там было значительно меньше, чем прежде.

Кое-кто из них, наверно, и заметил, как из подземной парковки выкатился грузовичок с надписью «Клининговые услуги» — но уж точно никто не увидел, как в тот момент, когда он притормозил у знака остановки, у него из кузова выскользнула быстрая тень, устремившаяся к парку Рок-Крик. Это был, конечно, я.

Сбежать-то я сбежал, но каждый коп в округе Колумбия меня уже разыскивал.

К счастью, парк Рок-Крик тянется через Северный Вашингтон, соединяясь с парками Джорджтауна и ближайших окрестностей. Мне уже много довелось по нему побегать, так что знал я его как свои пять пальцев. Он вдвое больше, чем Центральный парк, и гораздо гуще. В нем множество тайных стоянок бомжей и бог знает кого еще. Думаю, если тело Чандры Леви[61]пролежало тут целый год, то уж по крайней мере несколько дней свободы мне были обеспечены. Я был уверен, что те, кто меня ищет, уже добрались до моего дома, но у Энни меня, наверное, еще не ждут.

Некоторое время я пробирался вдоль дорожек в сторону Военно-морской обсерватории, потом пересек Висконсин-авеню и оказался в парке Гловер. Во мраке я подскакивал от малейшего хруста веток или шороха вспугнутого енота, и эта кромешная тьма ночного леса, заволакивавшая сознание старыми первобытными страхами, заставила на время забыть о тех реальных опасностях, что ждали меня в городе. Я покружил немного по окрестностям вблизи дома Энни, высматривая наблюдателей, но ничего подозрительного не обнаружил. У Энни была квартирка на втором этаже в перестроенном таунхаусе. Чтобы меня не заметили с улицы, я пробрался к террасе позади дома, подтянулся ко второму этажу и перелез через перила.

Она сидела на диване в просторной толстовке и пижамных штанах, попивая чай и читая книжку. Любоваться на нее можно было часами!

Я хотел привлечь ее внимание, не всполошив, а потому осторожно постучал костяшкой пальца по стеклу и негромко позвал:

— Эй, Энни! Это я.

Она не испугалась, только положила на подлокотник книжку, прошла в кухню, вытянула четырнадцатидюймовый поварской нож «Вустхоф», что я раздобыл ей к Рождеству. Зажав его крепкой хваткой, она бесстрашно подступила к двери. Боже, я люблю эту девчонку!

— Майк?

— Да, это я.

— Господи! — Оттянув задвижку, Энни открыла дверь. — Я ведь тебя чуть не убила!

— Сегодня такой день.

Положив нож на стол, она втянула меня внутрь и крепко обняла.

— Что, черт возьми, происходит? — чуть отстранилась она. — Ты видел новости? Это о тебе они говорят? Это ты — подозреваемый?

У нее был включен без звука канал Си-эн-эн. Приманивавшие зрителей «неопровержимые новости» об убийствах в загородном доме сделались еще пикантнее. Теперь репортеры сообщали, что страшный инцидент произошел от любовного треугольника: якобы двойное убийство совершил ревнивый поклонник Ирины и теперь он в бегах. Странно только, что с каждого канала еще не отсвечивала моя физиономия.

— Не верь ничему, — сказал я Энни.

— Ты в порядке?

— Ага.

— Что случилось?

— Помнишь, я говорил, что попытаюсь восстановить правду о случившемся? И что это связано с Хаскинсом? Так вот, за этими убийствами стоит Дэвис. Я знал об этом и собирался сообщить в полицию. Дэвис предупредил меня, что лучше, если я ему подыграю, и что я, мол, не представляю, какую цену за это заплачу. Вот, оказывается, что это значило. Он свалил убийство на меня. Все, что ты видишь по телевизору, — сплошная ложь. За всем этим стоит он.

— Но как он сумел все это организовать? Ведь столько людей вовлечено в расследование.

— Он подмял под себя весь город, Энни. Шантажом, вымогательством он одного за другим прибрал к рукам всех более или менее значимых фигур. А Хаскинс — его грааль. Это Верховный суд.

Когда я сам услышал, что сказал, то понял, что все это звучит как бред завзятого конспиролога. Энни отступила на шаг, скрестила руки на груди.