модное платье,

интригующая внешность,

и, наконец, козырной туз – ну, конечно же, родовая гордость Буйный Гюго, который, возможно, при жизни и причинял окружающим массу неудобств, но зато после смерти стал просто незаменим в примерах, упоминаниях и ссылках на славное прошлое семейства де Монпезá.

Ни секунду не колеблясь, Жанна решила бить тузом и, нагло проигнорировав попытки других дам завязать с чернокудрым красавцем беседу, с легкой скорбью на лице вытянула его на пространство побезлюдней, говоря:

– Ах, дорогой господин Фальер, после смерти моего горячо любимого супруга я привыкла к одиночеству. И, время от времени, мне необходимо покидать общество… Проводите меня, пожалуйста, до портретной галереи – там душевные силы быстро восстанавливаются от созерцания полотен. А знаете, мой предок, граф Гюго, во время четвертого крестового похода посещал Ваш остров и был от него в полном восторге! А Ваша семья когда на нем осела? Расскажите мне, пожалуйста, о Кипре! Почему его называют сладкой землей? И зовите меня, пожалуйста, просто Жанной…

Последняя фраза, которую удалось услышать любопытствующим от диалога покидающей зал пары была:

– Тогда, дорогая Жанна, называйте и меня просто Марином! Наш остров потому и зовется сладкой землей, что он также бесподобно прекрасен, как и Вы…

* * *

Жанна отсутствовала всю ночь. Видимо, в галерее оказалось больше портретов, чем она предполагала.

Наутро, уже дома в Аквитанском отеле, когда Жаккетта разбирала ее растрепавшуюся прическу, она, счастливо улыбаясь в зеркало, поймала взглядом фигуру Жаккетты и в который раз критически ее осмотрела.

Понимая, что здесь она бессильна что-либо изменить, Жанна опять прицепилась к имени камеристки:

– Ну почему у всех девушек имена, как имена, и только у тебя за лье коровником несет! Жак-простак, да и только! Ну ладно, не расстраивайся… Ты теперь будешь на итальянский манер Жаккеттиной. Это куда благозвучней! Поняла?!

– Я же Якобина… – Жаккетта совсем не обрадовалась новому облагораживанию своего имени. – Сами говорили…

– Была Якобина, теперь Жаккеттина! Что тебе не нравится? Ты камеристка не где-нибудь, а у вдовы герцога, сама соображать должна! Приготовь мне постель, спать хочется жутко…

Жаккетте оставалось только надеяться, что госпожа сама же первая забудет о второй реформе ее имени.

Между тем в большом мире «странная война» продолжалась.

Королевские войска, руководимые хладнокровной Анной де Боже, упорно и неуклонно теснили разношерстную армию коалиционеров. Поражение следовало за поражением, и довольно скоро заговорщиков оттеснили к Нанту.

Герцогский двор безвылазно засел в Ренне, фактически находясь на осадном положении. В городе опять появились отряды наемников, теперь, правда, больше похожие на банды разбойников.

Они требовали от герцога денег, денег, денег…

Брюссельские и ломбардские купцы, державшие свои филиалы в Ренне, все неохотнее ссужали под громадные залоги скромные суммы, которых все равно ни на что не хватало.

Семь женихов Анны Бретонской больше заботились о том, чтобы никто из них не обошел остальных в сватовской гонце, где призом победителю была суверенная Бретань, и гораздо охотнее ставили друг другу палки в колеса, чем сражались против общего противника.

* * *

В Аквитанском отеле только Большой Пьер сознавал, какие тяжелые времена могут скоро наступить, и, не жалея сил, превращал дом в подобие крепости.

– Уж вы мне поверьте, госпожа Жанна, – доказывал он. – Что бы там не случилось, а запас дому не помешает! По всему видать, война эта – дело дохлое! Госпожа женихи одеяло на себя тянут, а пользы шиш! Я с Вашим батюшкой не в одной баталии побывал, и сколько живу, вижу, что где война, там и голод, и холод, и прочие напасти! Так что я еще зерна подкуплю?

Жанна только кивала согласно головой: надежней Большого Пьера во всей Франции не было.

Но отлучаться из отеля он продолжал почти каждый вечер…

* * *

– Что-то мне не нравятся исчезновения Большого Пьера! – решительно заявила Аньес Жаккетте. – И ты мне тоже не нравишься, подруга называется!

– Ты чего? – удивилась Жаккетта, слизывая капающее сладкое масло.

Они шли с рынка и уплетали горячие вафли.

Пришлось до хрипоты сбивать цену с яиц у громогласной торговки, но зато и на вафли осталось, и на яркую ленточку в сундучок с приданым Аньес.

Молчаливый Ришар нес корзину с покупками и ревниво оберегал Аньес от посторонних мужских взглядов, с угрозой посматривая на проходящих молодцов.

– А того!

Аньес, в подражание благородной даме, вытащила носовой платочек (за ветхостью подаренный ей Жанной) и аккуратно вытерла губки.

– Будто я не знаю, что перед тем, как мы в Нант ездили, когда ты вечером за сережками бегала, на обратном пути вы с Большим Пьером колдунью Мефрэ до дому провожали. Чем она вас заколдовала?!

– А, это…

Жаккетта дожевала последний кусочек и без церемоний вытерлась подолом фартука.

– Все времени не было, да и болтать о таком не хотелось. Зачем лишний раз былье ворошить?

– О чем? – Аньес не устроил уклончивый ответ, и она решила выпытать из Жаккетты все до конца. – Рассказывай по порядку, все равно не отстану!

– Да ну тебя! – Жаккетте очень не хотелось вспоминать тот вечер, но она знала, что Аньес не отвяжется.

– Я с этой ведьмой в лавке столкнулась, она тоже чего-то там покупала. А на обратном пути нас один оборванец чуть на нож не посадил, пришлось его кнутом проучить, а потом деру дать от его дружков…

– А почему не взяла с собой никого?! – Ришар от возмущения даже остановился. – Как стрекотать с утра до вечера – вы умные, а как до дела дойдет, хуже детей малых! Надо же додуматься, одна вечером в такую даль поперлась!

– И правда… Мы думали, ты сразу с Большим Пьером ушла! – поддержала друга Аньес.

– Да не было его! – с досадой объяснила Жаккетта. – Один Шарло без дела слонялся… Вот я и пошла одна. Чего разорались, я еще не все рассказала. Кинулись мы убегать, и эта Мефрэ меня, как лошадь, до «Жирной Хавроньи» доволокла. А там Большой Пьер как раз сидел. Он нас до дому и довел. Не могла же я ему сказать, что она ведьма, ведь эти изверги по пятам шли…

– Ну и прирезали бы чертовку, тебе-то что? – удивился Ришар. – Ведьму пожалела, ну и дела!

– Не пожалела… Не знаю… – отбивалась Жаккетта, искренне возмущенная таким глупым предположением.

Не зная, что сказать в свое оправдание, она надулась и замолчала, но секунду спустя сообразила, как можно выкрутится и радостно воскликнула: