— Оно, Оно… Коваленко… Пас… Узюк… Пас Чаю, опасная ситуация, угроза «дырочке» девочек, прекрасно сыграла Ольга Викторовна! Замечательно, чудесно, прелестно, гениально, хорошо!

Миша Оно с «пупкой» наперевес снова настиг «бурдюк» где-то в углу и немедленно повел его к блаженной цели. Он миновал ряд гологрудых красавиц, которые, как вооруженные сирены с воркующими криками и «пупками» в руках, пытались его атаковать, но тщетно; и вот он снова у девичьей «дырочки» и вратарь хороша, как никто; но он закрывает глаза, и бешеный, шлепающий по воде удар довершает всю комбинацию; он вкладывает в удар все свое очарование этим мгновением, все понимание реальности, и, открыв глаза, видит, что «бурдюк» в самом деле исчез в «дырочке»; и он заносит свой ремень над задницей очаровательного вратаря, ударяет /как приятно!/, и открывает свой рот, чтобы все получило нужное завершение, но слышит вдруг вопль:

— Уа!!!

И, повернувшись, видит Антонину, только что крикнувшую это, и поверженного в воду оскорбленного ранее мальчика перед ней.

— Ах ты! — вопит Миша, ударяя кулаком по воде.

— Я же говорила, что буду играть против тебя, милый, — говорит она, положив свою незанятую «пупкой» ладонь на левую грудь.

— Безобразие! — закричал Миша Оно, обращаясь к тренеру Шульману. — Это нечестные правила! Слово «боцелуй» гораздо длиннее и сложнее, чем слово «уа»! В такой ситуации почти невозможно получить очко!

— Конечно, — улыбнулся Шульман. — Тем оно и ценнее, дружище!

— Блин! — сказал Миша. — Хорошо. Вбрасывайте «бурдюк». Тренер Шульман взял откуда-то «бурдюк» и встал на возвышении.

— Итак! — крикнул он. — И… А… О… У…Ы!!! Кукирочки, кукирочки, кукирочки, буздик! Бры-бры-бры… БОЦЕЛУЙ!!!

И проорав это, он немедленным точным броском кинул «бурдюк» в центр бассейна, чтобы игра продолжалась.

Снова Миша ринулся на «бурдюк», как в атаку, вложив все свое остервенение в «пупку», с помощью которой он собирался достичь цель и получить очко; и, наверное, мало что могло сравниться со счастьем чувствовать свободный, принадлежащий только тебе одному «бурдюк», ведомый тобой по воде мимо разъяренных прекрасных девушек, и полностью сознавать свою задачу и миссию. для выполнения которой необходимо лишь упорство, умение и удача. «Это просто замечательно!» — подумал Миша, завладев «бурдюком» — «Может быть, это лучшее», — предположил он, продвигаясь к «дырочке» и наблюдая, как остальные члены его команды теснят женщин, не давая им приблизиться к Мише и его «пупке». И вот — снова он у «дырочки», и никого нет; никто не защищает ее и не стоит здесь, выставив грудь; и Миша размахивается, как приготовившийся к броску дискобол, и страшным, точным ударом попадает прямо в цель, тут же поворачиваясь кругом, чтобы найти кого угодно женского пола, и переворачивая свою «пупку» ремнем вперед, на манер аркана, или кнута. Мальчики бегают по бассейну от девочек, закрыв задницы, все смешалось в каком-то непонятном беспорядке, лишь брызги летят повсюду; и вдруг прямо рядом с собой Миша неожиданно видит тощую попку гермафродита в желтых плавках, и тут же ударив по ней ремнем, Миша победительно кричит:

— Боцелуй!!!

Где-то зажигается лиловая лампочка, и тренер Сергей Шульман, встав на возвышении, торжественно объявляет:

— Уа! Уа! Уа! Мальчики выиграли одно очко! Один — ноль!

— Это нечестно! — кричит Антонина. — Это все этот гермафродит! Гнусная тварь, он, наверное, почувствовал себя мужчиной и стал подыгрывать! Он специально подставил зад! Я тебе покажу, гнида!

Тут же Антонина, отбросив «пупку», бросилась на покрасневшего от страха гермафродита Коваленко и, схватив его за шею, пригнула голову прямо в воду, одновременно надавливая на кадык. Тот пытался сопротивляться, но сильный удар ногой в пах заставил гермафродита согнуться пополам в болезненных судорогах и подчиниться твердой жестокой руке разозленной Антонины. Голова в воде вздрагивала, пуская пузыри, противное тощее тело агонизировало, пытаясь ускользнуть от неожиданной расправы, но очень скоро все было кончено. Антонина встала, обворожительно улыбнувшись, и сказала, встряхивая руки:

— Извините меня… Я, кажется, убила его… Но ничего страшного. Я была так рассержена… Я думаю, мы сыграем в следующий раз. Извините…

— Она убила его… — ошарашенно проговорила блондинка, почему-то прикрывая грудь левой рукой.

Тренер Сергей Шульман побледнел и сказал, давясь:

— Я думаю… Никто ничего не видел… Ведь это она… Игра закончена… Простите, я ушел…

Тут же он отвернулся и начал громко блевать прямо на кафель, и плечи его сотрясались, как от рыданий, и он блевал настолько нарочито, что было очень противно на него смотреть.

— Фу, какая гадость! — воскликнула Антонина, выходя из бассейна. — Миша, пойдем отсюда купаться в сметане.

Миша Оно стоял в углу, смотря на бледный труп в желтых плавках, распростертый на кафельном дне, и ощущал какое-то душевное оцепенение, выражающееся в своеобразном несоответствии этого мгновения самому себе. Антонина подняла свой лифчик и надела его, отвернувшись от всех. Миша тоже вышел из бассейна и не знал, что делать дальше. К нему подошла Антонина и взяла его руку.

— Любовь моя, ты смущен, ты не знаешь, ты не помнишь, ты ужасаешься мной; но ведь это есть ничто; это простое убийство, ничего страшного; хочешь, я повешусь от любви к тебе и собственной дурной совести? Распни меня, милый, я заслуживаю худшего из возможного, но я решила это сделать, это был чистый порыв, естественное устремление моей сути; разве ты можешь обвинить меня; брось в меня камень, или копье!

— Я не знаю, — сказал Оно. — Наверное, неприятно видеть любимую женщину в жуткой роли, но истинная любовь заставляет принять все что угодно; и, в конце концов, ты являешься таким же существом, поэтому все было совершено по-честному, на равных; ведь только убийство старшим младшего может действительно быть подлинно плохим, да и это все равно; и если бог есть главный убийца, то кто простит ему его грех? И помню твои объятья, и мне трудно представить их физическую смертоносность, хотя я был готов исчезнуть и умереть в безжалостно-ласковых руках; но сейчас я вижу твои другие проявления, и я счастлив от того, что ты многообразна, как сложная личность или священная книга; и если мне неприятен вид твоих дел, то я не могу быть судьей или участвовать в этом. Мне все равно, мне нравится все.

— О, спасибо! — воскликнула Антонина, вставая вдруг на колени и целуя Мишу в живот. — Ты действительно есть, но мне нужно очиститься, пошли купаться в сметане, дорогой?!

— Пошли, — сказал Миша, и они тут же убежали по кафелю в другой зал, оставляя за собой разных людей, труп гермафродита и блюющего Шульмана, не любящего этот миг.

Вскоре они открыли дверь, переступили порог, входя в новое для себя пространства, и увидели большой круглый бассейн в центре зала, облицованного мрамором и еще каким-то фиолетовым камнем; и этот бассейн был действительно заполнен нарочито белой, пузырящейся сметаной, и в ней копошились голые тела, производя булькающие, сосущие звуки, похожие на болотное чавканье попавших в топь барахтающихся лошадей.