— Хочешь мне что-нибудь сказать?

— Нет.

Он еще некоторое время гипнотизировал ее взглядом, ища, к чему бы придраться. И, не найдя, взял нож и вилку и вернулся к еде. Свинина была настолько мягкой, что почти не требовалось жевать — сама таяла во рту. Остроту блюду придавал соус с чесноком и каперсами.

— Мало приправ, — проворчал Арно.

На его замечание никто не отреагировал.

— Я сказал, мало приправ.

Матильда подвинула ему соль и перец. Обильно посыпав на мясо перцем, он посолил его.

— Постоянно твержу тебе: не жалей приправ, когда готовишь. Если добавлять позже, отбивает весь аромат.

— Тогда зачем же это делать? — не удержавшись, спросил я.

— Будет хоть на что-нибудь похоже по вкусу, — желчно ответил Арно.

— По мне, очень вкусно. — Я повернулся к Матильде. — Просто превосходно.

Ее губы нервно дрогнули, изображая улыбку. Арно, не сводя с меня взгляда, прожевал мясо, проглотил кусок и, обращаясь ко мне, произнес:

— Ты в этом разбираешься?

— Во всяком случае, могу отличить то, что мне нравится, от того, что нет.

— Неужели? Вот новость — не знал, что ты такой гурман. Думал, обыкновенный бродяга-неудачник, которого я приютил у себя в амбаре. — Кривляясь, он поднял стакан, делая вид, будто хочет за меня выпить. — Большая честь, что ты снизошел поучить меня.

В наступившей тишине шум дождя показался особенно громким. Греттен смотрела на меня во все глаза. Матильда встала со стула и повернулась к плите.

— Там, на сковороде, есть еще соус.

— Сядь!

— Мне не трудно, я принесу…

— Я сказал: сядь!

Арно так треснул кулаком по столу, что подскочили тарелки. Не успело затихнуть эхо, как сверху послышался плач Мишеля. Но никто не двинулся с места, чтобы пойти и успокоить его.

— Оставьте ее в покое, — произнес я.

Арно медленно повернулся в мою сторону. Его лицо, и без того раскрасневшееся от вина, побагровело.

— Что ты сказал?

У меня возникло ощущение, будто я бегу под гору — знаю, что впереди обрыв, но не могу остановиться.

— Попросил оставить ее в покое.

— Не надо… — начала Матильда, но Арно предостерегающе поднял руку.

— Слышала, Матильда? У тебя появился защитник. Вот он, сидит здесь, ест с моего стола, пьет мое вино и берется меня судить! В моем собственном доме!

Матильда побледнела, а смазливое личико Греттен сморщилось. В другое время я счел бы это предостережением. Но в тот момент все мое внимание было поглощено Арно. Кровожадный взгляд, жилка на виске отсчитывает бешеный пульс. Я порадовался, что у него нет под рукой ружья.

Но вдруг что-то изменилось. В глазах мелькнул расчет. Арно пожал плечами и настолько разжал челюсти, что его оскал можно было принять за улыбку.

— Ладно, да черт с ним. Я не намерен спорить из-за тарелки свинины. Каждый человек имеет право на собственное мнение.

В первую секунду я растерялся, но затем сообразил: причиной перемены настроения явился наш разговор в лесу, когда Арно намекнул, что готов передать мне из рук в руки Матильду. Весь день копившееся и едва сдерживаемое напряжение схлынуло. А Арно с видимым удовольствием снова приступил к еде.

— Так тебе по нраву стряпня Матильды? Браво! Я малость вспылил. Знаешь, как говорится: путь к сердцу мужчины ведет через желудок.

Я покосился на Матильду, искренне надеясь, что она не подумает, будто я заодно с ее отцом. Она отвела глаза, зато Греттен взирала на меня с такой яростью, что кожа на ее лице натянулась, резко очертив скулы. Я физически, как удар кулаком, чувствовал ее ненависть. Греттен обратилась к отцу:

— Папа, мне надо тебе кое-что сказать.

Арно махнул вилкой.

— Валяй.

Я смотрел на нее, не в силах поверить, что она способна на это. И просчитался.

— Я встретила Жоржа в лесу. Он тебе не говорил?

— Нет, а что?

Греттен повернулась в мою сторону. Ангельское выражение сменилось мстительной улыбкой.

— Пусть Шон расскажет.

Арно положил нож и вилку; прежнее благодушие исчезло, и он подозрительно спросил:

— Что он должен мне рассказать?

— А почему не ты сама? — попыталась вмешаться Матильда, но Арно уперся и потребовал:

— Выкладывай.

Все взгляды обратились ко мне. Три лица, три разных выражения: Арно злился, Матильда испугалась, Греттен растерялась, уже жалея, что заварила эту кашу. Удивительно, но я успокоился. Словно искал путь к подобной развязке, но сам того не сознавал.

— Я уезжаю.

Мое заявление было встречено молчанием. Первым нарушил его Арно:

— Что ты хочешь сказать?

— У меня появились дела. — Я почувствовал, что моя нерешительность исчезла и все колебания позади. Словно гора с плеч свалилась.

— Сидит тут, молчит, ничего не сообщит заранее! — рассвирепел Арно. — И вдруг — уезжает. Что за срочность, неужели нельзя отложить?

— Личное. Признаю, все очень неожиданно. Но тянуть не могу.

— А как с твоими обязательствами? Все бросить и удрать — это ты можешь?

— Стена в лучшем состоянии, чем раньше. Но я могу задержаться на несколько дней и…

— Не трудись! — взревел хозяин фермы. — Собрался нас бросить, так не получишь больше ночлега под моей крышей! Катись отсюда! Пошел вон!

— Нет! — воскликнула Греттен. — Он не уйдет! — Она выглядела злой и расстроенной.

— Еще как уйдет! — крикнул отец. — И к лучшему. Мы в нем не нуждаемся!

Матильда попыталась образумить его:

— Послушай, неужели мы не можем…

— Пусть валит! — не унимался отец. — Слышишь, ты, неблагодарный подонок? Я сказал: выметайся!

Я встал и сделал шаг к двери. Матильда преградила мне дорогу:

— Давайте хотя бы отложим разговор до утра.

Я не понял, кому она адресовала просьбу — мне или отцу. Арно сверкал на нее глазами, челюсти ходили ходуном, словно он пытался разгрызть кость.

— Пожалуйста, — произнесла Матильда, и на сей раз я не сомневался, кого она упрашивала.

— Ладно! — отмахнулся Арно. Рука описала дугу и привычно обхватила бутылку. — Пусть делает что угодно. Уходит или остается, мне безразлично! — Он плеснул себе в стакан вина.

Матильда взяла меня за руку и поспешно вывела во двор. Прежде чем она закрыла дверь, я успел обернуться и заметил лицо Греттен. Она смотрела нам вслед с выражением решимости и страдания.