Штурман подошел, стал по стойке «смирно», отдал честь.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться к красноармейцу Борисову?

– Разрешаю. Зло на меня держите?

– Товарищ военлет, штурман Антонюк к полетом готов!

Что за ерунда, сроду Василий так с Михаилом не разговаривал! Михаил терялся в догадках: неужели это присутствие женщины с капитанскими шпалами на петлицах так повлияло?

– Ты чего, Василий? Девушка просто поговорить пришла, а ты тянешься, как перед особистом!

Но Василий попросил Михаила отойти в сторону – поговорить, и начавшаяся уже было беседа с Лебедевой затухла. Возникло какое-то напряжение, и летчица своей женской интуицией это сразу почувствовала.

– Ну ладно, я пошла…

– Передавайте привет вашей подруге и пожелания побыстрее выздороветь. Заходите еще.

– Вы меня приглашаете?

– Ну, если не побрезгуете разговором со штрафником…

Девушка укоризненно покачала головой.

Когда она ушла, Михаил спросил у штурмана:

– Вася, какая муха тебя укусила?

– Ты же сам говорил – они тебя отшили.

– Ну так теперь она сама пришла, видно – совесть заела.

– Ой, заела! Насмешил! Ха-ха-ха! – Вася старательно изобразил смех. – Просто поблагодарить за спасение решила. А ты уж размечтался… Нужен ты ей, партизан.

– Даже если и так. Давно с женщинами не разговаривал – все больше с вами, штрафниками.

– Сам такой, посмотри на себя!

В эту ночь они совершили четыре вылета.

Утром, после завтрака, Михаил по привычке завалился на чехлы на стоянке – поспать. И снова проснулся от ощущения присутствия постороннего человека рядом. Разлепил глаза – так это же Вера стоит, да еще и улыбается.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – Михаил поспешно вскочил.

– Для вас – просто Вера, вы же мне не подчиненный.

– Субординацию соблюдаю, товарищ капитан!

– Да что вы заладили «товарищ капитан, товарищ капитан»… Не хотите разговаривать – так и скажите, я уйду.

– Не обижайтесь, Вера, присаживайтесь. – Широким приглашающим жестом Михаил указал на самолетные чехлы. – Вы же сами понимаете, я – штрафник, мне оступаться нельзя, меня за любую провинность наказать могут, а то и расстрелять. У штрафника прав никаких нет – только долг.

Михаил грустно улыбнулся и добавил:

– Хотя я в долг ни у кого не брал.

Вера без церемоний уселась на чехлы, подогнув ноги вбок.

– А вы кем до войны были? – с интересом глядя на Михаила, спросила она.

– Да летчиком же и был – в гражданском флоте. А вы?

– Учителем в школе. Занималась в аэроклубе в свободное время – как и многие. А пришла война – пошла в военкомат. Мужа раньше призвали.

– Так вы замужем? – с уважением поглядел на Веру Михаил.

– Вдова. Через месяц после призыва похоронка пришла.

– Простите, не хотел я ваши душевные раны бередить… А дети есть?

– Не успели. Мы ведь только перед войной поженились, в мае месяце.

– М-да, коротким ваше семейное счастье выдалось.

– Давайте о другом поговорим, – она умоляюще посмотрела на него, – а то я расплачусь. Вы в каком звании были – ну, до штрафника?

– Младший лейтенант. Истребителем был, на «пешке» тоже немного летал.

– И в воздушных боях участвовали? – с нескрываемым интересом спросила Вера.

– Участвовал, и сбитые самолеты есть, и самого сбивали. С парашютом прыгал, из немецкого тыла выбирался.

– Господи, какие же мы дуры тогда были! – Она прикрыла ладонями заалевшие щеки.

– Вы про что? – Михаил сделал вид, что не понял.

– Мы же с Таней – да и другие летчицы тоже – думали, что штрафники уркаганы, сплошь трусы и перерожденцы. Наша комэск не раз предупреждала: «Держитесь от них подальше, девочки, а то беду наживете».

– Я же не все время в штрафниках буду. Кончится срок, вернут звание, снова сяду на истребитель. Я ведь на «У-2» после госпиталя попал. А до этого тоже был в штрафниках, только летал на «Яках». Дрались отчаянно. У штрафников ведь только два пути: или победить, или погибнуть, третьего не дано. От боя уклониться нельзя – припишут трусость и расстреляют. А знаете, чего больше всего штрафники боятся?

– Наверное, командиров или особиста? – предположила Вера.

– Нет. Оказаться сбитым и совершить вынужденную посадку или выпрыгнуть с парашютом на оккупированную врагом территорию. Сразу ярлык изменника, перебежчика навесят. Хуже всего, что родные пострадают.

– А вы женаты?

– Не успел – в отличие от вас.

– Вы тоже не любите женщин, как и ваш штурман?

– Вы сильно заблуждаетесь. Штурман мой – художник, натура творческая, эмоциональная, все принимает близко к сердцу. И такую модель поведения – вроде защитного кокона – вынудили его выстроить презрение и снисходительность женского пола вашей эскадрильи к штрафникам.

– Да, доля нашей вины в этом есть. Но мы ведь раньше никогда со штрафниками не общались. А уж сколько баек, россказней о вас было. Вроде того что напились вы до поросячьего визга и изнасиловали всех, кто юбку носит в округе.

– Ага. А еще у нас рога растут, хвосты и вместо ног – копыта.

Вера засмеялась.

– Очень похоже на черта – каким его в сказках рисуют.

– Вы сами себе придумали страшный образ штрафника – небритого, в телогрейке и с запахом перегара. Соответственно – все мысли только об одном.

– А разве не так? – кокетливо улыбнулась Вера.

– Конечно, нет. У нас еще одна мысль есть – закусить.

Вера откровенно расхохоталась.

– Я думала, штрафники судьбой обижены, потому хмурые и неулыбчивые.

– А теперь?

– Да вы нормальные ребята!

– Ну наконец-то! Груз с души свалился – и прямо на ногу. Теперь хромать буду.

– Да ну тебя!

Разговор незаметно перешел на «ты» – сказался одинаковый возраст, общая служба, одни и те же интересы. А если форму снять да в гражданское одеться – вообще пикник на природе.

– Ой! Вон твой штурман идет. Вам ведь лететь сегодня. А у меня – что-то вроде отпуска. Пока Татьяна в санчасти лежит, я не летаю. Самолета нет, штурмана временно – тоже. Ночами сплю, как будто и войны нет. Скорей бы она уже закончилась.

– Ох, Вера, не скоро еще – три года впереди, – нечаянно проговорился Михаил.

– Откуда ты знаешь? – тут же заметила его оговорку девушка.