Здесь же, на заводе, юный Колчак по собственной инициативе приобрел навыки слесарного дела».

15 сентября 1894 года указом Государя Императора Александра III Александр Колчак был произведен в первый офицерский морской чин — мичман. Главная радость этого года была омрачена смертью мамы. Ольга Ильинична скончалась в одночасье, не дожив и до сорока лет. Ее отвезли на тихое Успенское кладбище в пригородном селе Мурзинка. Впервые Александр видел всегда веселого, насмешливого отца плачущим. Да он и сам не сдерживал слез, против воли скатывавшихся по щекам

Василий Иванович всегда полагал, что именно он первым покинет сей бренный мир. Он был старше жены почти на тринадцать лет. На похороны приехал из Одессы ее отец, Илья Андреевич Посохов, ее кузены: капитан 2-го ранга Сергей Посохов (будущий контр-адмирал) и подполковник Андрей Посохов (будущий генерал-майор).

Второе событие, которое отметило тот черный год не только для мичмана Колчака, но и для всего флота, было кораблекрушение броненосной лодки «Русалка». Она затонула в шторм на полпути из Ревеля в Гельсингфорс. Считалось до той поры, что море перед стальными кораблями с паровыми машинами — бессильно. Ан нет… Потрясало и то, что никому не удалось спастись…

Девятнадцатилетний офицер прибыл в петербургский 7-й флотский экипаж. Весной 1895 года получил назначение на только что спущенный на воду крейсер «Рюрик».

В мичманах Колчак ходил три года. В декабре 1898 года он приколол на погоны лейтенантские звездочки. Но своей флотской жизнью был крайне недоволен: рутина, тина, тишь да гладь…

Ночь. Свеаборгский рейд. Крейсер «Рюрик», прикованный к морскому дну двумя становыми якорями, спит вполглаза. Ночную вахту — с полуночи до четырех утра, самую мучительную для человеческого организма и потому «собаку» — отстоял мичман Антонов. Буркнув сменщику, мичману Матисену «Все в порядке. На вахту свистали. Книга приказаний в рубке», — он ныряет в палубный люк, и, не теряя минуты, блаженно засыпая на ходу, спешит в свою каюту. «Собака» хороша тем, что на ней меньше всего распоряжений и дерготни — начальство почивает, и слава Богу. А вот на вахту мичмана Матисена приходится побудка, приборка, подъем флага, да и спать хочется зверски, не меньше чем на «собаке». Но зато сменщику, мичману Колчаку, достанется пик утренней суеты.

Темна осенняя финская ночь. На шкафуте при тусклом свете электрических лампочек строится в две шеренги заступающее на вахту отделение. Новый вахтенный офицер выкрикивает номера матросов, распределяя их по постам огромного корабля.

Первый час этой вахты — самый тяжелый: голова сама собой клонится на грудь. Если присесть на минуту в рубке, хотя это и запрещено, то можно сквозь смеженные веки увидеть обрывки прерванного сна. Но только на минуту, делая вид, что читаешь книгу приказаний старшего офицера. И хотя большая часть приказаний относится к дневным вахтам, все же новый «вахтерцер» должен заглянуть в нее для порядка. Мичман Матисен, хоть и без году неделя на крейсере, но уже хорошо знает, как опасен соблазн посидеть в рубке. К черту книгу приказаний! Лучший способ прогнать дрему — сделать десять приседаний. И обойти всех вахтенных, а там и рассвет скоро…

За двадцать минут до склянок, с которыми закончится его томительное бдение, Матисен подзывает вахтенного унтер-офицера:

— Доложи мичману Колчаку, что без двадцати восемь. Скатившись по трапу в офицерский коридор, бывалый унтер осторожно стучит в дверь колчаковской каюты. Тишина. Повторный более громкий стук не вызывает в каюте никаких шумов. Тогда вахтенный распахивает дверь и, перешагнув комингс, решительно трясет спящего за плечо:

— Так что изволите вставать, вашблародь! На вахту вам! Без двадцати восемь!

Он сочувственно смотрит на свою жертву — в такую рань самый сладкий сон. Особенно если лег заполночь. На столе у мичмана ученые морские книги, опять зачитался, как барышня…

— Однако, вашблародь…

— Уже проснулся… — обманчиво бодрым голосом откликается мичман. — Ступай себе…

Однако унтера не проведешь.

— Пожалуйте на вахту! Время выходит…

— Отстань! — сердится все еще спящий офицер. — Сказал же — встаю!

Сказал — еще не встал. Посланец вахтенного начальника подзывает вестового:

— Духопельников, не дай ему уснуть! Понял?! С тебя взыщется!

Матрос вырастает у изголовья оставленного на минуту в покое и потому крепко спящего барина. Он укоризненно смотрит на него, потом решительно стаскивает одеяло.

— На вахту опоздаете! Времечка-та вона сколько! — пугает он барина, и тот наконец протирает глаза, хватает часы и, убедившись, что на все остается 12 минут, проворно вскакивает в брюки, натягивает рубашку, бросается к умывальнику.

— Что ж ты, Духопельников, так миндальничаешь?! — сердится Колчак — Я ж тебе наказывал — лей воду на грудь и кричи: «Потоп!»

— Жалко вас больно…

— А то, что я сейчас без завтрака останусь, — не жалко?!

— Успеем еще, Лександр Васильич, это мы за минуту управимся.

Колчак облачается в тужурку, хватает с вешалки шарф, кортик, фуражку и рысью в кают-компанию, где Духопельников уже поджидает его со стаканом горячего кофе, двумя булочками и ломтиком сыра с розочкой из чухонского масла. На бутерброд нет ни минуты, весь завтрак нужно прикончить за сорок секунд. Опоздание на вахту — единственное преступление в мичманском кодексе, которое не имеет никаких извинений, все остальные грехи подвержены компромиссам. Хрустящая, хорошо пропеченная булочка исчезает во рту до половины и запивается обжигающим кофе. Вестовой сочувственно наблюдает за сверхскоростной трапезой, вон уже старший офицер принимает доклад вахтенного:

— Ваше высокоблагородие, через пять минут подъем флага без церемонии.

— Доложи командиру, — кивает старший офицер, поправляя фуражку. Только тут он замечает мичмана, судорожно проглатывающего кусок булки.

— Александр Васильевич, ты на вахту?

На крейсере все офицеры на «ты». На «вы» переходят лишь тогда, когда отношения резко портятся или в сугубо официальных случаях.

— Так точно, Николай Александрович!

На вторую булочку остается двадцать секунд, но ее уже не съесть. Начинается инструктаж:

— Заступишь на вахту, спусти паровой катер, а номер «раз» подними. Второй гребной катер — послать на берег за песком, выдраить его как следует. На нем же отправь мыть артиллерийские чехлы. Боцман знает какие. Маты тоже не забудь.

— Есть, есть!.. — отвечает мичман, пытаясь запомнить сквозь сонную одурь скороговорку распоряжений.

— И последнее: к 9 утра капитанский вельбот к трапу, командир едет к адмиралу. Не забудь «шестерку» послать за провизией пораньше. А то склады на обед закроют, а наши балбесы с ленточками «Рюрика» будут два часа по городу шататься, неровен час на начальство нарвутся.