Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ух, я тебя! – Литвин замахнулся луком и добавил с десяток словечек, которые почерпнул у купцов на московском торгу.
Волк выдержал его ругань спокойно. И уши в трубочку не свернулись.
Стоял, глубоко дышал. Капелька поблескивала на кончике его языка.
Позади него, неспешно ступая, появились еще четыре тени. Приблизились, уселись, вперились в человека светящимися глазами.
«Да что же это такое делается? Или я с ума схожу?»
Вилкас, пятясь задом, сошел на обочину. Он пытался и оглядываться через плечо, опасаясь, что падение может послужить толчком для нападения, и старался не выпускать из виду стаю.
Рыжеватый – видимо, вожак – продвигался следом, не сокращая расстояние до человека, но и не давая ему отдалиться. Остальные хищники сидели на дороге.
А вот и подходящая ель. Острые иголочки кольнули литвину шею. Он поежился, но все равно продолжал отступать, чтобы «зарыться» в елку как можно глубже. Тогда спина и бока его будут защищены от нападения.
Обезопасив себя таким образом, Вилкас потянул из-за пояса палицу. Вернее, сперва он хотел воспользоваться для обороны мечом, но подумал, что привычное оружие все-таки надежнее.
Заметив его движение, рыжий волк коротко взрыкнул. Улыбка на его морде мгновенно сменилась настороженным оскалом, заставляя снова и снова задуматься – уж не обладает ли этот зверь разумом, близким к человеческому? Остальные звери, словно подчиняясь приказу, вскочили, прижали уши, оскалились.
– Ах вы, чертово семя! – гаркнул литвин. – Прочь пошли, окаянные!!!
Прикрыв спину, он почувствовал себя уверенней. Бросил татарский лук и погрозил хищникам кулаком.
Рыжеватый, припадая к земле, показал зубы.
– Прочь пошел, зверюга!
Вожак прыгнул. Легко увернулся в воздухе от палицы, клацнул клыками перед самым носом человека.
Вилкас ударил с левой. По морде, снизу.
Костяшки отозвались болью, словно кулак попал по замерзшему бревну. Но и волку мало не показалось. Он упал на бок. Перевернулся. Тут же вскочил и ошарашенно затряс головой.
– Поделом тебе! Ишь, баловник!
Услышав этот негромкий, уверенный и чуть насмешливый голос, парень дернулся. Ему нестерпимо захотелось помотать головой, подобно волку. Человек, заговоривший с волками, не таился, стоял в лунном сиянии, которое позволяло разглядеть его сухопарую, плечистую фигуру, одетую в подобие епанчи[116], только с куколем[117], скрывающим лицо. Когда он успел подойти? Впрочем, не мудрено, что литвин, чье внимание всецело привлекала волчья стая, мог не заметить появления незнакомца.
– А ну-ка, отошли! – продолжал человек. Говорил он по-русски, но, вне всякого сомнения, это не был его родной язык. – Я вам что приказывал? Найти и придержать до моего прихода. А вы баловство затеяли. Ай-ай-ай…
Незнакомец высвободил из-под балахона узкую костлявую руку и погрозил хищникам длинным пальцем. Вожак подбирался к нему на полусогнутых лапах, спрятав хвост между задними лапами, а остальные и вовсе упали на брюхо и теперь лебезили, будто дворовые шавки.
– Ай-ай-ай… – повторил человек и покачал головой.
Вилкас хотел спросить: «Ты кто?» – но от волнения из его горла вырвался лишь бессвязный хрип. Он понял одно – нападать на него не будут. По крайней мере прямо сейчас не будут.
Незнакомец заговорил с ним сам.
Сперва подошел поближе – волки ползли следом, виляя хвостами, – помолчал, разглядывая Вилкаса тяжелым пристальным взглядом:
– Так вот ты какой, парень с куклой… Ведь у тебя есть кукла?
Литвин кивнул, сглатывая пересохшим горлом. Откашлялся:
– Есть…
– Покажи! – не попросил, а потребовал человек в куколе.
Парень пошарил за пазухой, вытащил тряпичную игрушку:
– Вот она…
– Так-так-так… Кукла есть, а мальчик вроде бы не похож… – Незнакомец разговаривал сам с собой, что выдавало в нем отшельника, не привыкшего беседовать с людьми. – Не такой какой-то…
– А какого ты ищешь?
Из тени, клубящейся под куколем, послышался сухой смешок.
– Ты держишь куклу в руках? – быстро спросил незнакомец.
– Держу… – опешил Вилкас. – А что, не видно?
– Мне-то видно. И гораздо больше, чем ты думаешь, мальчик. Или вернее будет сказать – jaunikaitis[118]?
Парень пожал плечами. Пускай хоть горшком называет, лишь бы в печку не ставил.
– Да ты не обижайся. Для меня даже самые глубокие старики, что живут сейчас, дети малые.
– Да неужели?
– Истинно так… Я – самый старший из ныне живущих.
– Вот так да! – Вилкас полез пятерней в затылок. – Ты – колдун, волхв? Zynys[119]?
– Не совсем так…
– Но тебе подчиняются волки.
– Не только волки, если честно. – Слова незнакомца вновь сопровождал смешок. – Но дружить со зверьем не так уж и сложно. Ты сам сможешь, если захочешь и, что важнее всего, приложишь достаточно усилий.
– Ну, так и есть, чародей!
– Не колдун я, – человек уже не смеялся. Напротив, тяжело вздохнул. Видимо, упрямство литвина удручало его. – И не жрец. Хотя были времена, когда много общался с волхвами словенскими и вашими вейдадотами[120].
– Так кто же ты?
– Долго объяснять.
– А ты попробуй.
– Хорошо. Попробую. Тебя зовут…
– Вилкас меня зовут.
– Хорошее имя, – усмехнулся незнакомец. Потрепал вожака стаи, прижавшегося к его ноге, по холке. – Правда, хорошее?
Рыжий приоткрыл пасть и, вывалив язык, часто задышал.
– Видишь, нашим друзьям тоже нравится.
– Радостно… – пробурчал литвин. – Только не знаю я – друзья они мне или чего похуже.
– Я понимаю твои подозрения. Волки были вместе с людьми, напавшими на ваш обоз. Так ведь?
– Было. Нечего скрывать…
– Можешь звать меня Финном. – Человек неожиданно сбросил куколь.
Вилкас, ожидавший увидеть нечто необычное и удивительное – ну мало ли что, все-таки Финн сам сказал, что старше всех на белом свете, – слегка разочаровался. Обычный старик. Правда, седой как лунь – тут возразить нечего. Волосы стрижены в кружок, на лбу схвачены кожаным ремешком, будто у мастерового, чтоб в глаза не лезли. Борода длинная, но ухоженная. Кустистые брови и светлые глаза. То ли серые, то ли голубые – в лунном свете не разобрать.