— Видала? — спросила она. — Вот она, твоя церковь. Деньги, которые станут церковью. Если ты будешь более настойчива, денег будет больше, и это позволит твоей церкви материализоваться.

— Сколько здесь?

— Точно не знаю.

— Может, нужно их пересчитать?

— Потом пересчитаем. Лучше не забывай напоминать об этом своим почитателям. Повторяй, что без их взносов, вкладов, пожертвований, десятины, поборов и так далее ты не сможешь выполнить волю Матери Божией.

Кэролин поставила ведро на стол.

— Посмотри, что я здесь написала, — сказала она: — «Фонд церкви Матери Божией Лесной».

— Матери Божией Лесной?

— Звучит неплохо, как ты считаешь? У нас есть еще три таких же ведерка.

Раздался робкий стук в дверь, вежливый и почтительный. Кэролин убрала ведро.

— Ни минуты покоя, — проворчала она.

На сей раз это была другая паломница, женщина в парке, залатанной клейкой лентой; ее затейливую прическу, похожую на сахарную вату, защищал от дождя прозрачный полиэтилен.

— Здесь священник, — сказала женщина. — Он говорит, что его прислал епископ. С ним еще один священник, из Норт-Форка. Они хотят поговорить с вами.

— Вот как? — сказала Кэролин. — Очень любопытно.

— Можно их пропустить?

— Мы это обсудим.

— Что мне им сказать?

— Скажите, пусть подождут.

— Как долго?

— Как получится.

— Нет, — сказала Энн, — я рада их видеть. Пусть заходят.

Женщина отступила в сторону, и в дверях фургона появились отец Коллинз в пальто и кожаных перчатках и представитель епископа в черном одеянии с белым воротничком. С седой стрижкой ежиком и в очках с тонкой металлической оправой он напоминал школьного учителя физкультуры, нарядившегося священником на Хэллоуин, или Гарри Трумэна.

— Здравствуйте, — сказал отец Коллинз, — всем доброе утро. Сегодня толпа стала еще больше. Я просто потрясен таким количеством народу. Это мой… коллега, отец Батлер.

— Доброе утро, — сказал отец Батлер. — Извините, что помешали вашему завтраку. К сожалению, пришлось явиться без приглашения. Да, толпа действительно чудовищная.

— Вас прислал епископ, — кивнула Кэролин. — Так сказали мои помощники.

— Да, я от епископа. Все верно. Давайте сразу перейдем к делу. Епископ прислал меня выяснить, что здесь происходит. Оценить ситуацию.

— Оценить ситуацию?

— Именно.

Духовидица сидела, откинувшись на подушку. Одной рукой она держала чашку чая, другая покоилась на коленях. Она была прикрыта одеялом — так обычно изображают пациентов санатория начала двадцатого века, не хватало только термометра во рту и бутылки с горячей водой в изголовье. Бледность делала ее похожей на призрак, а ее нежная кожа была столь безупречна, что казалась ненастоящей. Она напоминала персонаж театра кабуки, страдающего анорексией, девочку с Запада, которую окунули в рисовую пудру.

— Отец Батлер, — произнесла она как во сне, — добро пожаловать, мир вам.

— А вы, должно быть, та самая девушка, о которой мы слышали и читали в газетах.

— Отец Батлер, — повторила Энн, — я рада, что вы здесь. Меня зовут Энн Холмс. Пожалуйста, проходите и присаживайтесь. Вы тоже, отец Коллинз.

Отец Батлер немного растерялся.

— Вы чрезвычайно любезны, — сказал он. — Я уж и не припомню, когда меня в последний раз приглашали в подобный фургон. Здесь все так… рационально устроено… Как вы считаете, уместно ли здесь слово «рационально»?

— Немцы, — сказала Кэролин. — Lebensraum. Жизненное пространство.

Священники уселись за откидной столик, и теперь все четверо напоминали компанию подростков, распивающих содовую в кафе. От отца Батлера пахло чем-то вполне земным — то ли ивовыми листьями, то ли трубочным табаком, Кэролин не могла определить, чем именно. А может быть, это был просто лосьон после бритья.

— Тепло, светло и мухи не кусают, — сказал он.

— Да, здесь уютно, — согласилась Кэролин. — Кому-то уютно, кому-то тесно — зависит от точки зрения. Стакан наполовину пуст или наполовину полон. Кстати, надеюсь, никто из вас не заразится от Энн гриппом. Может быть, открыть окно?

— Нет необходимости, — ответил отец Батлер. — В Новой Гвинее я ежедневно работал среди больных, но Господь помогал мне пребывать в добром здравии. Должен сказать, что, когда бы я ни отправлялся в страны третьего мира, Господь всегда хранил меня. Помню, как мне пришлось работать в Попондетте, недалеко от Порт-Моресби. Несмотря на то что там свирепствовали тиф, малярия и всевозможные виды тропической лихорадки, я чувствовал себя просто прекрасно, ел простую пищу, ложился спать на закате, вставал с рассветом, играл в футбол и бадминтон, и никакая хворь меня не брала.

— Вы счастливчик, — заметила Кэролин. — Не то что я. Стоит мне услышать, что кто-то заболел, и я тут же слягу. Или скажете, что вам было плохо на прошлой неделе, и у меня сразу же возникнет ощущение, что я серьезно больна.

— Ого, — сказал отец Батлер, — да у вас ипохондрия. Хотя в данный момент вы выглядите вполне здоровой, мисс Грир. Должен отметить, для человека, который оказался в гуще подобных событий, вы держитесь очень неплохо. Для того, кто имеет столь непосредственное отношение к этим, прошу прощения, предполагаемым видениям. Да еще живет в таком, с позволения сказать, тесном помещении с не вполне здоровой подругой. Это напомнило мне службу на флоте. Там нам приходилось спать на койках по очереди.

— Предполагаемые или нет, — пожала плечами Кэролин, — зачем трепать себе нервы?

— Самообладание, достойное всяческого восхищения, — сказал отец Батлер. — Оно отличает мучеников, которые знают, что им предстоит встреча с Господом.

— Я не из их числа.

— И тем не менее вы идете на определенные жертвы, мисс Грир. Вы могли бы избежать этих хлопот. А вы так самоотверженно помогаете Энн. Как подруга и наперсница.

Кэролин принялась теребить апельсиновую кожуру, отдирая внутренний белый слой. Ей показалось, что отец Батлер видит ее насквозь. С другой стороны, откуда ему знать, что под его досточтимым задом находятся четыреста сорок пять долларов, которые она умыкнула у его братьев-католиков. Прошлой ночью, поплотней задернув занавески, она методично пересчитала все мелкие купюры, которые благородно пожертвовали последователи Энн, и спрятала большую часть денег в пустом резервуаре неиспользуемого биотуалета, прямо под той самой скамьей, на которой восседал отец Батлер.

— Вам виднее, — сказала она.

Отец Батлер улыбнулся, развернул носовой платок и принялся протирать очки. Он делал это невыносимо медленно, дыша на стекла и время от времени поднося очки к свету, чтобы критически оценить плоды своих трудов.