Луис сплюнул на раскисшую от дождя землю. Раздался вой какого-то животного.

— Я спросил, знаешь ли ты, что случилось с моим лицом.

— Нет, господин.

— Тигр, — сказал он. — В 2089 году, двадцать шесть лет назад, когда я только начал здесь работать. Я решил проведать их, вот с этой самой дубинкой. Но одна тигрица занервничала — ей, видишь ли, не понравилось, что я стою слишком близко к еде, которую сам же и принес. И она бросилась на меня. Когти и все такое. Видел бы ты меня тогда. Все лицо пришлось перекроить. Могли бы и новый глаз сделать. Но как по мне, так и эта старая семпуровская глазная камера вполне годится. Я и с ней прекрасно все вижу — и прошлое, и настоящее. Конечно, штучки от «Семпуры» тут запрещены — требование «Касл». Но мне никто ничего не говорит. Жалеют! Я ведь часть здешнего пейзажа. Клыкастый монстр сожрал бы меня живьем, не возьми я с собой эту дубинку. С тех пор я ни одной ночи не спал нормально. Вот почему я стою тут с вами в темноте и под дождем. Тигры — вторые по опасности в нашем зоопарке. И власти сообразили, что некоторые из них — прямая угроза людям. Ведут себя слишком непредсказуемо. Так что, как только появились Эхо, их стали отправлять сюда в огромном количестве. И знаешь, что мы очень скоро поняли?

Я встал.

— Нет, господин.

Он улыбнулся.

— Людям нравится, когда что-то идет не так. Им нравятся несчастные случаи. Но они не хотят чувствовать себя виноватыми. Им нравится наблюдать за насилием и при этом чувствовать себя чистенькими. Тут животные нападают только на Эхо, людей они не трогают. Мистер Касл лично видел цифры. Каждый раз, когда тигры или мамонт нападали на Эхо, посетители валом сюда валили. В итоге доходы в несколько раз выше, чем расходы на покупку новых Эхо. Тем более что мы решили покупать самых бросовых. Чем дешевле — тем лучше! Неисправных, невостребованных. Таких, как ты.

В тот момент я еще не в полной мере осознал всю иронию моего положения. Мистер Касл забраковал меня, но я все равно находился на принадлежавшей ему территории. Я начинал в его особняке в Хэмпстеде, а закончил в Зоне Возрождения. Ниже падать было некуда.

Луис продолжал говорить, дыша на нас кислятиной изо рта.

— Не могу сказать, когда ты будешь уничтожен, но одно знаю точно: это произойдет здесь. В Зоне Возрождения. Даже не сомневайся.

Пятнадцатый все еще смотрел на меня. Луис это тоже заметил.

— В чем дело. Пятнадцатый? — холодно спросил надсмотрщик, подойдя к нему.

— Я просто смотрел, — испуганно ответил Пятнадцатый.

— Но почему? Ты должен смотреть прямо перед собой. Ты всегда должен смотреть прямо перед собой. Любопытство? Это оно? Ты испытываешь любопытство?

— Я не знаю, господин. Я был сделан более…

Луис едва ли не с нежностью провел рукой по волосам Пятнадцатого.

— Ты же знаешь, как люди говорят… «Любопытство кошку сгубило». Но возможно, на этот раз кошка разделается с любопытством. Кому как повезет.

Он еще некоторое время пристально смотрел на Пятнадцатого, а потом перевел взгляд на меня.

— Кажется, у вас обоих сегодня день Элис.

Элис была двенадцатилетним мамонтом и весила в пятьдесят два раза больше, чем мы оба. Ее содержали в загоне.

— Раньше Элис была ласковой, — сказал Пятнадцатый перед тем, как открылась дверь. — Но посетителям ласковый зверь не интересен, поэтому Луис стал над ней издеваться.

— Как? — спросил я. Это был вопрос. Мой первый вопрос с тех пор, как я там оказался.

— Дубинка с электрошокером. Разумеется, он не истязает ее, пока зоопарк открыт для посетителей. И обычно заставляет делать это кого-нибудь из Эхо. Зону скоро откроют.

Посетителей начинали пускать в семь. Оставалась всего минута.

— Эй, послушай-ка, — сказал Пятнадцатый.

Мы стояли перед огромной металлической дверью. За ней была еще одна. Но до нас все равно доносились какие-то странные стоны.

— Это Элис.

Потом дверь распахнулась, и к нам вышел Эхо. Высокий, лысый, с виду очень крепкий. Он не обратил на нас никакого внимания. Теперь был наш черед.

Войдя внутрь, я почувствовал холод. В загоне поддерживали температуру тринадцать градусов ниже нуля, чтобы имитировать климат Ледникового периода. Пятнадцатый, похоже, этого не замечал. Меня тоже холод не должен был беспокоить, однако я его ощущал. В памяти сразу всплыла картинка: прядь светлых волос в медальоне Розеллы. Элис была в дальнем углу загона, стояла возле кучи сена и свежей травы. Она была перевозбуждена, дрожала, но все-таки ела, — возможно, чтобы успокоиться. Выдергивала пучки травы длинным хоботом и жевала, с тревогой глядя на нас.

Луис сказал, что мы должны убрать навоз и покормить ее.

— Ей нужно сто восемьдесят килограммов еды в день, — говорил Пятнадцатый, хромая вдоль стены с ведром в руках. — Она ест все время, с утра до вечера. За исключением того времени, когда ее мучают.

Вначале казалось, что все идет нормально. Пока Элис ела, она оставалась спокойной.

Мы разбросали солому посреди загона, возле озерца с соленой водой. Чем дольше мы там находились, тем сильнее я мерз. Холод обострил мое сознание, заставил думать. Я вспомнил, как впервые увидел мистера Касла на складе Розеллы в Испании. Вспомнил, как вынес обнаженную Алиссу из сосуда. Вспомнил Одри и то, как убили ее родителей. Я весь дрожал.

— Вот, возьми, — смущенно прошептал Пятнадцатый. — Я не чувствую холода.

И отдал мне свое пальто.

Элис наблюдала, как я сгребаю навоз в ведро. Она посматривала на меня сквозь шерсть, падающую ей на глаза.

Пятнадцатый бросил последний пучок травы на землю. Я увидел первых посетителей, которые смотрели на нас и Элис через стекло. Набралось уже семнадцать человек, включая Луиса. Он успевал приглядывать и за публикой, и за мной.

— Он не даст нам уйти, пока Элис не устроит небольшое представление, — сказал Пятнадцатый. — Продолжай уборку и держись подальше от стен. Тебе понадобится место для маневра.

Он указал на стекло. За ним собралось уже сорок два человека, и посетители все подходили.

— Они ждут происшествия, — сказал Пятнадцатый. — Просто обожают это. Если бы мы были людьми, они бы относились к этому по-другому. Но мы не люди. Они знают, что мы не испытываем ни боли, ни страха. Мы для них что-то вроде роботов.

— Но Элис чувствует и боль, и страх, и люди это знают.

— Большинству наплевать. Не все равно тем, кто каждый день митингует у стен зоопарка. Но их больше волнуют неандертальцы.

— Неандертальцы?

— Отавная местная достопримечательность. Им даже не нужно быть жестокими. Люди приезжают со всего мира, чтобы на них посмотреть.