за друга фразы, часто истерически смеясь за спиной публики над нашими музыкальными внутренними шутками. По сути, это был союз, заключенный на небесах, и мы использовали любую возможность играть вместе.

Время от времени мы говорили о стороннем проекте, обычно когда были измотаны ответственностью и обязательствами на нашей основной работе или когда наши группы пересекались в туре. Мы сидели и фантазировали за кулисами о чем-то странном, свободном и веселом за сигаретами и литрами коктейлей. Джош тоже барабанщик, так что мы с ним могли легко переключаться между собой, меняясь инструментами и стараясь уйти как можно дальше от звучания Queens of the Stone Age и Foo Fighters. Мы знали, что это успех, и после полутора лет гастролей и игры «Learn to Fly» каждый гребаный день мечты о чем-то веселом были очень необходимы, чтобы удержать меня от того, чтобы бросить музыку и стать наконец посредственным кровельщиком, которым мне суждено было стать.

Примерно в то же время меня попросили вручить награду GQ за выдающиеся достижения членам группы Led Zeppelin (постарайтесь осознать иронию этого колоссального преуменьшения), так что я позвонил Джошу и спросил, следует ли мне упомянуть об этой идее нашего секретного проекта Джону Полу Джонсу, величайшему басисту в истории рок-н-ролла. «Ты что, знаком с Джоном Полом Джонсом?» — спросил он. Как ни странно, я был с ним знаком. Мы познакомились, когда однажды записывались с ним для альбома Foo Fighters In Your Honor в 2004 году. Он также дирижировал оркестром на выступлении Foo Fighters на «Грэмми». Он был не только приятным и скромным человеком, но и ослепительным музыкальным гением. Кроме того, он был продюсером таких потрясающих экспериментальных музыкантов, как Butthole Surfers и Diamanda Galas. Он не боялся показаться странным, и это еще мягко говоря, так что была надежда, что он согласится на нашу причудливую схему. Если магию, которая была у нас с Джошем, соединить с всемогущим Джоном Полом Джонсом, у нас наверняка получится «супергруппа» (нелепый термин, которого мы избегали). Мы с Джошем подумали: «Черт возьми, а это стоит попробовать!», — и вскоре я уже стоял лицом к лицу с Джоном на церемонии награждения, робко донося до него эту идею. Он не сказал «да», но не сказал и «нет», поэтому мы решили поддерживать связь по электронной почте и посмотреть, сможем ли что-нибудь придумать. Домой я буквально летел: голова кружилась от перспективы играть на барабанах с человеком, который когда-то играл вместе с барабанщиком, вдохновившим меня больше всего. Я мог только надеяться, что он примет наше предложение, но особенно не рассчитывал, потому что это, блин, Джон Пол Джонс.

И вот Джон решил отправиться в Лос-Анджелес, чтобы прощупать почву и увидеть, действительно ли у нас есть химия, которую я представлял, и так уж вышло, что его прибытие совпало с моим инфантильным днем рождения, поэтому я пригласил его на этот средневековый фестиваль фастфуда. Бедный, сам того не зная, он был брошен в тошнотворную, американизированную версию Средневековья, в то время как юбиляр и его будущий товарищ по группе напивался и, как школьник, курил косяки в мужском туалете между рыцарскими турнирами. Если он сможет пережить эту ночь низкопробного театра и подростковых шуток, не сбежав прямиком в аэропорт Лос-Анджелеса, тогда, возможно, у нас есть шанс. Он, слава богу, любезно и с ледяным терпением перенес мой инфантилизм, и через несколько дней мы встретились в студии Джоша, Pink Duck, для нашей первой репетиции.

Я сел за свою установку и настроил ее под себя. Джон разогревал пальцы на басу, с легкостью играя самые сложные фразы, а затем я присоединился к его ритму, войдя в него так идеально и плавно, что про себя подумал: «УХ ТЫ! Да у меня охрененно получается!!» Правда, я быстро понял, что в том, что барабаны хорошо звучали, не моя заслуга, а Джона. Его способность цепляться за барабаны и придерживаться каждого удара была потрясающей, делая грув намного более плавным и сильным, чего ни с одним другим басистом я не испытывал. Именно в этот момент я понял, что эксперимент выгорит. Как только к нам присоединился Джош, нам понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять — группе суждено быть. Пути назад нет.

Мы репетировали несколько дней, знакомясь друг с другом, заказывая еду из другого средневекового ресторана через дорогу, Kids Castle (или, как мы мило его называли, Kids Asshole[58]), и сочиняя риффы. В конце концов мы придумали генеральный план для создания этого нового музыкального союза: мы встретимся в Лос-Анджелесе на две недели, чтобы сочинить и записать альбом, рассредоточимся по своим углам на небольшой перерыв, а затем снова соберемся и продолжим наращивать арсенал нашего психо-рок-буги, чтобы когда-нибудь обрушить все это на мир. Это было официально.

ЖИЗНЬ НАБИРАЛА ОБОРОТЫ.

Между тем основную работу никто не отменял. После долгих и тяжелых полутора лет гастролей Foo Fighters выпускали сборник лучших хитов, и для его продвижения нас попросили написать и записать новую песню (также известную как «песня из сборника лучших хитов, которая не является ни лучшей, ни хитом»). Начались дискуссии о том, как, когда и с кем мы будем ее записывать, и теперь, когда технически я был в двух группах, этот график требовал сложной логистики. Я не был уверен, как и когда мы сможем это сделать, но я точно знал, с кем хочу это сделать: с моим старым другом Бутчем Вигом.

У нас с Бутчем была солидная совместная история, и мы всегда были близки, но не работали вместе с тех пор, как в 1991 году была записана песня Nirvana «Nevermind». В течение многих лет я не спешил снова работать с Бутчем, опасаясь, что длинная тень Nirvana, опустившаяся на меня после смерти Курта, сведет на нет ценность моей музыки. Все, что мы запишем вместе, будут сравнивать с тем, что мы делали в прошлом, и это крест, который мне приходится нести с того дня, как мы встретились. Как бы я ни любил Бутча, и несмотря на то, что он один из величайших продюсеров всех времен и барабанщик Garbage, настоящих героев альтернативного рока, я просто не хотел, чтобы все это повлияло на