Дерек с иронией посмотрел на все еще стиснутый кулак Гранта:

– Гм... бесстрастная натура. Ты не хочешь произвести переоценку? Да, иногда говорить с тобой, все равно что со стеной. Но помнишь, как ты взъярился, когда однажды я сказал тебе, что не поплыву в кругосветку? Мне хотелось, чтобы ты набросился на меня. Я молился, чтобы ты, наконец, вышел из себя.

– Зачем?

– Чтобы поверить, что ты еще жив, что ты не механизм и не мертвый внутри. Теперь я знаю, что ты несчастный человек. Слава Богу, эта девушка пробудила что-то живое в тебе. То, что ты чувствуешь к ней, зацепило твою жизнь, и я не могу не радоваться этому.

Слова Дерека еще больше рассердили Гранта. Ничто не нарушит его упорядоченной жизни, пока он сам этого не пожелает.

А та любовь, которой ей так хочется...

Он никогда не был трусом, но чтобы отдать свое сердце кому-то на попечение? Ну уж нет! Так можно попасть на опасную почву, позволить себе деградировать, и тогда... Пугающая перспектива того, что Виктория будет злоупотреблять его доверием и он больше никогда не узнает счастья, приводила его в отчаяние. Любой здравомыслящий мужчина должен бояться потерять контроль над своим собственным счастьем. Сделаться зависимым от кого-то первый раз в жизни, с тех пор как он стал мужчиной? Когда Грант думал об этом, он чувствовал себя так, будто его душат за горло.

– Ну и что же ты собираешься делать дальше? – поинтересовался Дерек.

– То, что всегда планировал: доставлю ее Белмонту и в будущем, когда он скончается, заеду туда и затем вернусь к своей проклятой жизни.

В положенный час Аманда, Дерек и Николь с ребенком собрались все вместе у экипажа, чтобы проводить их.

– И полдня не прошло, как погода наладилась. Скоро мы приедем к вам с визитом, – пообещала Николь, передавая Виктории маленького Джеффри. Тори побаюкала его на руках и даже пролила слезу на его голубой чепчик. Когда она поцеловала мальчика и вернула матери, Дерек бросил выразительный взгляд на Гранта, что, должно быть, означало немой вопрос.

Грант тотчас вернул ему взгляд и коротко мотнул головой.

Экипаж Гранта подкатил к подъездной аллее Белмонт-Корта. Пастушьи собаки прыгали по снегу рядом с каретой, к восторгу Камиллы и Виктории, захваченных новыми впечатлениями.

Прилегающая усадьба являла собой идиллическую картину, скрадывающую упадок графского дома. Грант приезжал сюда еще перед плаванием и был поражен плачевным состоянием дома и запущенностью садов. Именно тогда он убедился, что здесь требовалась большая работа.

Однако с виду поместье выглядело не хуже, чем любое другое владение: вдоль извилистой дороги тянулись ряды стройных деревьев, и позади простирались долины и холмы, засыпанные снегом.

Парадная дверь с огромной трещиной вернула Гранта к реальности. Корт погибал и, чтобы выжить, нуждался во вливании дополнительных капиталов.

Грант протянул руку к отполированному дверному кольцу, сияющему, как и раньше, свежим блеском: то, что еще оставалось, слуги графа сохраняли как могли.

Дверь открылась, и на пороге показался пожилой мужчина: на голове у него торчал хохолок, лицо украшали бачки, узкие у висков и расширяющиеся книзу.

– Боже мой! Боже мой! Это Действительно вы! Мы едва поверили посыльному. Проходите, проходите! Я – Хакаби, управляющий, – представился мужчина гостям с низким поклоном. – А это миссис Хакаби, старшая экономка. – Он указал на грузноватую женщину, которая переминалась рядом с ним. Она была совершенно седой, хотя на лице ее не видно было морщин. – Вы, наверное, нас не помните?

Виктория подумала секунду, потом сказала:

– Не у вас ли было так много детей?

– Она помнит нас! – Миссис Хакаби в возбуждении всплеснула руками.

Виктория тут же представила Камиллу, а Гранта они уже знали. Прежде чем закрыть дверь, Хакаби показал на рыжеволосого мальчика, носившегося по двору.

– Это самый младший из девяти Хакаби, – гордо сказал он. – И должно быть, последний. Он помощник конюха.

– Деревенские зовут его Хак. – Сообщив это, миссис Хакаби бросила тревожный взгляд на Камиллу, которая побледнела после тряской езды. – У вас, вероятно, все болит от долгого путешествия и отвратительных дорог. Я скажу, чтобы вам принесли обед, а мистер Хакаби проводит вас в ваши комнаты.

Когда они следом за Хакаби поднимались по лестнице, Виктория неожиданно спросила:

– Сколько лет этому поместью? Я не помню, чтобы оно выглядело таким... старым.

– В том виде, как сейчас, Корт был построен в начале семнадцатого века, – ответил Хакаби. – Но резиденция находится здесь с конца четырнадцатого.

Корт всегда поражал Гранта своей планировкой. Так как дом имел вогнутую форму, то из большинства комнат на каждом из трех этажей открывался вид на два центральных двора – нижний и верхний, как их здесь называли, а также на живописные окрестности. Но теперь дом был просто скорлупой, еще более пустой, чем он запомнился Гранту. Когда Хакаби повел их через коридоры, он снова отметил голые стены и отсутствие ковров.

После того как дам проводили в их комнаты, мужчины прошли в просторные, но почти пустые апартаменты. Грант удивленно поднял брови, но Хакаби, будто ничего не замечая, пожелал ему приятного отдыха и ушел.

Грант умылся и спустился по лестнице вниз, где возле кухни – видимо, самого теплого помещения в доме – встретил еще четырех слуг.

Виктория сменила платье и подобрала волосы, уложив их затейливым пучком на затылке. Она была поистине прекрасна, но для Гранта это уже давно стало данностью. Вместе с тем она выглядела встревоженной; однако он надеялся, что свидание с дедушкой, с которым она пожелала встретиться немедленно, все же пройдет успешно.

Пока Хакаби был занят хлопотами на кухне, Виктория выглянула в пустой холл.

– Это так отличается от Уайтстоуна, – шепнула она Камилле. – Помнится, прежде в Корте было тепло и полно прекрасных вещей.

– Здесь ничего не делалось для его достойного содержания, – пояснил Грант. – Граф пустил все свое состояние на поиски семьи.

Виктория расправила плечи.

– Тогда я должна буду ему помочь и добиться того, чтобы Корт снова стал красивым, как прежде.

Грант недовольно отвернулся. Она так ничего и не поняла.

Эдварду Дирборну только что перевалило за восемьдесят пять. Это был хрупкий мужчина, чье тело казалось иллюзорным в его огромной кровати. Тори знала, что он прикован к постели. Она знала также, что дедушка так ничуть и не поправился, с тех пор как пропали его родные, и поэтому была удивлена, увидев его глаза – они и потускнели от возраста, но по-прежнему светились волей и умом.

– Тори! Неужели это ты? – Граф с трудом приподнялся с подушек.