Отпустив Фимкину голову, я заткнула уши пальцами с такой силой, словно собиралась проткнуть ими свою голову. Но Фимка, оторвав мою правую руку от уха, все равно прокричал то, чего я слышать не хотела. Наташа родила ему сына, орал мне в ухо, и Чугунков показывал ему фотографию Ванюшки и спрашивал, знает ли Фимка, сколько получит за это? А он не хочет, чтобы Наташа знала, что он сидит в тюрьме из-за того, что любит ее, пусть лучше ей скажут, что он пропал без вести на этом чертовом Шикотане, что его унесло в океан, что его съели акулы, что его…

Я взяла его голову и прижала к своей груди. Он как маленький уткнулся в мягкое и постепенно затих, всхлипывая и вздрагивая всем телом…

А я говорила что-то ласковое и гладила его по голове, просила успокоиться и поверить мне, что все будет хорошо, все обязательно образуется и все когда-нибудь встанет на свои места…

Успокоив Фимку и оставив его совершенно подавленным и растерянным, я поспешила к Евграфову. Только на его помощь я могла рассчитывать, чтобы справиться с Турсуновым. А ведь есть еще и Краевский, который наверняка не утонул во время прилива, когда чайки столкнули его со скалы в воду. Я с содроганием представляла, что он может встретиться мне на пути в самый неожиданный момент.

Мне просто необходима была поддержка, и я рассчитывала найти ее у Сергея.

Евграфова в лазарете я уже не застала. Врач сказал, что он наотрез отказался лежать, что у него дел по горло, что он не может оставить заставу без присмотра, короче — встал и ушел, хоть силой держи…

Я рассчитывала найти Сергея в кабинете начальника заставы (раненая нога-то ему все-таки мешала много ходить). И я прямиком направилась туда. Но едва переступив порог кабинета, я увидела человека, которого меньше всего хотела видеть сейчас.

За столом начальника заставы сидел генерал Чугунков и в упор смотрел на меня.

Евграфов тоже был здесь, он сидел у окна и сосредоточенно разглядывал обломанные волной сосны на склоне берегового холма.

— Оставьте нас! — ровным безжизненным голосом сказал Чугунков, обращаясь к Евграфову.

Тот посмотрел на меня извиняющимся взглядом и прошел к выходу, заметно прихрамывая.

— Встань сюда, Николаева! — сказал мне Чугунков, указывая на пол прямо напротив себя. — Я буду с тобой говорить.

«Что эта за странная манера разговора у него появилась? — подумала я. — Кажется, это не обещает мне ничего хорошего».

— Вы розги уже замочили, Константин Иванович? — спросила я.

— А ты не ерничай, деточка, — сказал он мрачно. — Думаешь, тебе опять все с рук сойдет? И еще… Мне не нравится слово «замочили», какие-то оно неприятные ассоциации вызывает…

— Я что, не выполнила какой-нибудь ваш приказ, Константин Иванович? — спросила я. — Чем вы так раздражены?

— Твоей наглостью, Николаева, — ответил Чугунков. — Ты, кажется, поверила окончательно в свою безнаказанность? Не ошибись, Оленька, когда врагов себе выбираешь. Тебе неизвестно такое правило из неписаного кодекса контрразведчиков?

Он неожиданно резко ударил по столу раскрытой ладонью и закричал:

— Кто дал тебе право собирать обо мне информацию? Ты не выполняешь своих прямых обязанностей, а занимаешься черт знает чем! Или ты думаешь, мне трудно будет выпереть тебя к едреной матери из МЧС с волчьим билетом? Тебя тогда даже в школу не возьмут. Пойдешь в лоточницы — сигаретами торговать! Мне нужны доказательства, что японцы врут, утверждая, что цунами явилось результатом наших ядерных взрывов. Ты хоть пальцем шевельнула, чтобы добыть наконец такую информацию?

— Я работаю над этим! — ответила я.

Меня вдруг возмутило — что это он поставил меня перед собой и орет, как на провинившуюся школьницу! Да еще намеки какие-то! Какого черта ему надо?

Я отошла к окну и села на подоконник, сложив ногу на ногу и слегка покачивая ими. Чугунков молча смотрел на меня, и я думала, он сейчас разорется еще сильнее. Но генерал поднялся сам, подошел поближе к окну и встал передо мной, скрестив руки на груди.

— Поговорим спокойно, Николаева, — сказал он. — Мне очень не нравится все то, что ты делаешь последнее время. Начиная с этого идиотского звонка Менделееву! Какого черта? Ты что, заигрываешь с ним? Тогда тебе не в контрразведке место, а на Невском, в Питере, на панели. Если тебя умыть и приодеть, клиент пойдет, можешь не сомневаться… Но у меня тут не панель, смею тебя заверить. Что ты себе позволяешь? Не терпится рапорт написать? Я тебе устрою такое удовольствие!

— Константин Иванович, вы хорошо себя чувствуете? — спросила я, понимая, что нормально, серьезно с ним сейчас поговорить не удастся, возможна только такая вот агрессивно-диссонансная манера диалога. — Вы не падали, пока сюда шли? Или, может быть, сильно головой о крышу вездехода ударились?

— С головой у меня пока что все в порядке, — сказал он раздраженно. — На это ты даже не надейся! На пенсию я не собираюсь, и даже министр не сумеет меня в отставку отправить. Так что напрасно думаешь, что мое место скоро освободится!

— Ну вот! — сказала я с досадой. — Опять! А говорите — с головой в порядке!

— Не твое это дело — голову мою обсуждать! — мрачно заявил Чугунков. — Ты о своей лучше побеспокойся. Целее будет.

«Интересно, это угроза или так, ради красного словца? — подумала я. — Один раз меня сегодня уже пытались убить. Теперь — угрожают! Веселенькое дельце!»

— Оставим эти глупости! — сказала я Чугункову примирительно. — Разберемся со временем, кто из нас куда метит. А сейчас предлагаю не углублять тему — завязнем по уши… Давайте лучше поговорим о наших старых знакомых. Я сегодня видела одного. Знаете, о ком я? Я сегодня Краевского видела. Того самого, нашего старого знакомого. Полковника Краевского!

— А чертиков зеленых ты еще не видела, а, Николаева? — издевательским тоном спросил Чугунков. — По моим данным, Краевский находится в Москве, в спецгоспитале МВД, его сильно потрепало в Каспийском море о камни, когда он выбирался из идущего на дно самолета. Пятый корпус, хирургический, третий этаж, отделение интенсивной терапии, палата шестнадцать, лечащий врач — полковник медицинской службы Василий Федорович Тимофеев. Поэтому забудь о том, что ты видела какого-то мифического Краевского. Его здесь нет и быть не может. Он лежит в растяжках, под присмотром санитаров. Моих санитаров.

«Ах, мне, значит, показалось? — разозлилась я. — Это у меня, наверное, галлюцинация была, а заодно и у Сергея с Фимкой. В них другая узкоглазая галлюцинация всадила по пуле в каждого и в воздухе растаяла, а пули остались почему-то!»

— А Ефим Шаблин, мой друг, которого вы натравили на меня, запугали почти до морального уничтожения, — это тоже мне показалось? — напала я на Чугункова в свою очередь. — Не знала, что у вас такие методы работы, Константин Иванович! Вы знаете, во что вы его превратили? В больного человека, в невротика!