Он увидел, как на её щеках появились ямочки, когда на лице промелькнула улыбка, но она тут же свела брови к переносице, стараясь изобразить недовольство. Её якобы суровый взгляд исподлобья умилял.

Выводя узоры на тёплом пледе, которым успела укрыться, Катя молчала, хотя он догадывался, что она могла ещё много чего ему сказать.

– Ты – необыкновенная.

– Мы не обо мне сейчас говорим, – напомнила Соколовская, сдерживая улыбку. Вот же паршивец!

– Знаешь, когда я понял это? – Александр опустился на колени, чтобы их лица оказались на одном уровне. – Сразу после смерти родителей. Тогда шёл дождь, я сидел во дворе с серым потрёпанным котёнком на коленях, и к нам подошла ты…

Слёзы текли по грязному лицу, смешиваясь с каплями мелко моросившего дождя. Они не погибли… Они просто задержались… Задержались, как это было раньше… Мама не оставила бы его одного… К тому же, в субботу будет матч, на который отец уже давно заказал билеты.

Но чем больше убеждал себя, тем громче звучали в ушах слова дяди Вадима: «Они погибли. Их больше нет….»

Маленький серый котёнок, весь грязный и худой, громко мурчал на коленях. Странно, что он осмелился подойти именно сегодня. Всегда боялся, убегал.

– Ты, наверное, тоже остался один, – прошептал Александр, погладив малыша по сбившейся шерсти.

Пока беседовал, не заметил, как худенькая девочка-подросток опустилась рядом, не сводя глаз со странной пары, так не похожей друг на друга. Он сразу узнал её, это была соседка Стаса по лестничной клетке.

– Он голодный, – прошептала тихо. – Я слышала, что произошло. Мама с папой говорили об этом сегодня. Мне очень жаль.

Слёзы обильным потоком снова покатились по щекам, но он не мог с ними справиться. Плакать перед девчонкой – последнее дело, однако ему было плевать на репутацию: всё равно, что будет, всё равно, что подумают, ведь хуже, чем есть, уже не станет.

– Не надо меня жалеть, – как можно спокойнее проговорил Александр. – Слова – лишь пустой звук. Ты не поймёшь, потому что твои родители всегда будут рядом, а мои….

С губ сорвался всхлип, и эмоции вырвались наружу. Он закрыл лицо руками, дав волю слезам. Серый котёнок, до этого мирно мурчавший на коленях, умолк, как будто почувствовав его боль.

– Я просто хотела поддержать.

Александр вдруг вытер мокрые щёки и, посмотрев на котёнка, сказал:

– Поддержи лучше его. В отличие от меня, о нём и правда некому позаботиться.

С этими словами он встал, заставив малыша в растерянности спрыгнуть на землю, и, не оборачиваясь, пошёл прочь…

Катя не могла поверить, что он помнил. Помнил всё – слово в слово.

– Я… Я забрала его, – потрясённая, чуть слышно прошептала она.

– Знаю. Стас как-то упоминал твоего «дворового кота, до одури наглого и самовлюблённого».

Он поднял руку и, едва касаясь, провёл фалангой указательного пальца по её щеке:

– Мы тогда учились в десятом классе. Услышав это, я понял, что ты и правда не такая, как все. Но, к сожалению, место уже было занято: ты пыталась строить отношения с братом. Я смирился, переключился на Круглову, но чем старше мы становились, тем чаще ловил твои взгляды на себе: те, которые ты должна была посылать Стасу, не мне. И я испугался, что однажды сорвусь… – Шторм покачал головой. – Если бы с самого начала не врал самому себе, всё сложилось бы по-другому, но я не мог. – Он медленно моргнул. – Я не мог… Дядя Вадим и тётя Оксана и так отдали мне половину любви и заботы, которые предназначались Стасу. Я не мог забрать у него ещё и девушку. Заставляя смотреть на меня как на последнего мудака, думал тем самым защищаю. Благословляю вашу с братом любовь.

– Господи, Саш… – Катя изумлённо качала головой, отказываясь верить во всё услышанное. – Какие ещё глупости живут у тебя в голове? – Она коснулась ладонью его щеки. – Ты никому ничего не должен. И никогда не был должен. Вадим Петрович – твой дядя. Насколько я всегда видела, он искренне любит тебя. Он и Оксана Владимировна.

Вспомнив недавний разговор, Александр едва сдержался от едкой ухмылки. Он и так наговорил столько, что в пору книги писать. Многотомник о шизофренике, который сошёл с ума от любви. Но только когда выговорился, стало легче. Теперь она знала всё. Всё, о чём молчал, о чём боялся не только говорить, но и думать после смерти родителей.

Посттравматическое расстройство… Оно появилось не после Чечни, а задолго до неё – в день, когда потерял маму и папу. Чечня лишь добавила чёрных красок в и без того серую палитру.

– И что ты скажешь теперь? – поднял Шторм на неё полные печали глаза. – ПТСР – это состояние или всё же диагноз? По-моему, ответ очевиден.

Катя нежно улыбалась, глядя на него. Как можно было быть настолько сведущим в одном и абсолютно не разбираться в другом?

– Ты – отличный солдат, товарищ сержант, – произнесла она, – но что касается всего остального: полный профан. И теперь очевидно лишь одно: ты хочешь быть самостоятельным там, где нужно просить помощи. – Девушка пожала плечами: – Подростковый максимализм налицо, только и всего.

Усмехнувшись, Александр медленно моргнул:

– Медицина – явно твоё призвание. И, по-моему, у тебя уже появился постоянный клиент.

С этими словами он подался ей навстречу и нашёл губами её губы. Тело отреагировало на близость, словно подожжённый напалм. Отбросив плед в сторону, Шторм накрыл ладонью упругую девичью грудь. Секунда – и он оказался на диване рядом с ней. Позволив Кате сесть себе на колени, Александр очертил контур стройной гибкой талии, восхищаясь красотой её форм.

– Говоришь, я – полный профан?

Губы с жадностью впились в уже успевшую затвердеть горошину груди. Язык ловко запорхал над ней, словно бабочка. Катя изогнулась, издав томный, сладостный стон, и, едва слышно прошептала:

– Абсолютно, товарищ сержант.

Она обхватила коленями его бёдра. Господи, что он с ней творил! Искушал, доводя до сумасшествия. Никогда не думала, что способна на такое, но единственное, чего хотела, – быть с ним, чувствовать его в себе, растворяться в нём, потому что только он,