с ним, а не с этим чёртовым солдатишкой, лишившим её девственности по пьяни.

Пнув стоящую рядом урну, он достал мобильный и набрал номер Ренаты. Эта сука должна ответить за то, что сделала!

*****

Генерал-майор сидел за столом, держа в руках уже четвертую по счёту сигарету. Сизый дым, не успевший выветриться через открытое окно, наполнял кухню едким запахом. Он знал, что Алевтина не любит, когда он курит в квартире, но причины были более, чем уважительные: жуткая сцена, свидетелем которой стал, выйдя из лифта, так и стояла перед глазами, приводя в бешенство.

Мужчина не понимал, что его злило больше: то, что подонок имел наглость подойти к дочери, или то, что она позволила себе променять семью на него. Неблагодарная! Неужели забыла, как рыдала на коленях у матери? Не помнила, каким низким образом он воспользовался ею?

Потушив окурок, Богданов опустил голову на руки и закрыл глаза. Всё потому, что чёртовому сукину сыну всё сошло с рук. Герой, мать его! После майской операции любому другому сказал бы «Горжусь!», но для него не существовало слов благодарности. Друзья, которым было велено превратить жизнь в Ад, и те перешли на сторону сопляка.

Отвага и смекалка, проявленные при выполнении боевой операции, храбрость, с которой смотрел смерти в лицо, честь солдата, сохранённая до последнего вздоха, – как будто слова, сказанные совсем о другом человеке.

– Он спас твою дочь ценой собственной жизни и жизни ефрейтора Чудова. Сомневаюсь, что кто-то на его месте поступил бы так же, поэтому, будь добр, прояви хоть каплю уважения, Артём.

Мужчина тяжело вздохнул. Терехов стоял грудью за это ничтожество, Денисов, хоть и сдержанно, тоже поддерживал товарища. Сомневаться в их словах значило сомневаться в дружбе и слове офицера. Но, чёрт побери, они не видели дочь, когда та пыталась пережить то, что сотворил этот грёбаный героишка! Результаты анализов тоже не врали. Так кто был прав, а кто опирался на эмоции?

Встав из-за стола, генерал-майор подошёл к окну. У друзей сложилось субъективное мнение – пусть. В конце концов, военные действия на самом деле могли повлиять на Шторма, но дочь… Как она посмела подпустить его к себе? Как забыла о той ночи? Возмущению не было предела, как и растущему чувству гнева.

Однако одному с возникшей проблемой не справиться. Если тот не смог оказать достойного воспитания, так пусть хотя бы держит своего ублюдка на привязи. С этими мыслями Артём направился к выходу из квартиры. Почти десять – он наверняка уже должен быть дома. Проблему стоило решить до отъезда, иначе покоя на службе не будет ни дня.

Выйдя на лестничную клетку, мужчина подошёл к квартире соседей и громко постучал в дверь. Будь проклят тот день, когда Алевтина нашла объявление с продажей квартир в этом доме!

– Мы, по-моему, обо всём договорились в прошлый раз, – без каких-либо слов приветствий начал Богданов, когда на пороге показался бывший друг, – но ты либо забыл, либо решил избавиться от мальчишки. – Уголок губы искривился в ухмылке. – Чужими руками. Я думал, ты любил сестру.

При упоминании Светы, Вадим Петрович побледнел. Ах, он сукин сын!

– Я тоже так думал, – ледяным голосом ответил Ерёменко, сощурив глаза.

На лестничной клетке образовалась тишина. Мужчины буравили друг друга взглядами, едва сдерживаясь.

– Что ты сказал Александру? – прорычал Вадим Петрович.

– Спросил, не желает ли он отправиться добровольцем сверхсрочно, – лицо генерал-майор исказилось в усмешке.

– Слушай ты…

– Нет это слушай ты, дядя Вадим! – Артём сделал шаг навстречу ненавистному соседу. – В прошлый раз я не засадил его за решётку лишь потому, что он – сын Светы. Как ни крути, я дал ему шанс искупить вину…

– Отправив в Чечню? Хорошее искупление! Не ври хоть самому себе.

– В этот раз я подключу все связи и дам ход делу об изнасиловании, – пропустил мимо ушей реплику Ерёменко генерал-майор. – Я сделаю всё, лишь бы держать его на расстоянии от моей дочери.

– От твоей дочери… – В голосе Вадима Петровича послышалось презрение. Давняя обида, которую носил в сердце после смерти сестры, рвалась наружу. – Я смотрю ты на многое готов ради своего ребёнка. Похвальное рвение.

– Можешь язвить сколько угодно. – Лицо Артёма побагровело от злости, а в височной области начала пульсировать вена. – Я предупредил: держи своего больного ублюдка подальше от Кати.

– Это не мой ублюдок, как ты выразился, – взорвался наконец Ерёменко, – не мой, а твой! Александр – твой!!! И только по этой самой причине я не подпущу его к Кате, а не потому, что так хочешь ты.

Когда понял, что озвучил, было уже поздно. Лицо генерал-майора побледнело.

– Что? – вышедшие из лифта Катя и Шторм опешили. – Что ты сказал?

Александр растерянно смотрел то на одного мужчину, то на другого, чувствуя, как в жилах стынет кровь. Тишина, образовавшаяся на лестничной клетке, позволила бы услышать жужжание мухи, пролети она мимо. Последней, на кого перевёл полные негодования глаза, стала Катя. Эмоции на лице сменяли одна другую. Губы пытались что-то сказать, но связки словно парализовало.

– То, что ты переехал в родительский дом – это правильно. Будет лучше, если вы не будете видеться.

– Не вздумай выкидывать что-то за моей спиной. Узнаю, что копаешься в этом деле, лично позвоню в «дурку» и сдам туда. Будешь сидеть взаперти, пока мозг не начнёт думать в нужном направлении.

Александр посмотрела на Вадима Петровича. Он прикрывал вовсе не Стаса, как казалось раньше. Он пытался не допустить близости между…

– Брат и сестра? – Дрожащий голос сорвался. – Мы – брат и сестра?!

Глава 2.20. Отчаяние

Глава 2.20. Отчаяние

Горел бы ты в Аду, Богданов! Каждый раз, когда вмешивался в семью, все её члены так или иначе страдали. Вадим Петрович смотрел на Александра, судорожно соображая, что сказать:

– Саш…

– Я спросил у тебя, мы – брат и сестра?

Он держался из последних сил. Биение сердца, каждый его удар, с шумом отдавались в ушах. Пульс наверняка зашкаливал. Внутри творилось что-то непонятное. Частое дыхание словно давало обратный эффект: воздуха не хватало – то ли от волнения, то ли от страха, то ли от отчаяния. Шторм не понимал, какое