Потом маршалу отрезали уши, нос, «срамные части». Кричали «Да здравствует король!», пели и плясали. Потом тело бросили в костёр. Потом вытащили тело из костра и кто-то «высокий, одетый в ярко-красное платье… приблизился к трупу, вскрыл ему грудь, вырвал сердце и, чуть подрумянив на костре, проглотил не разжёвывая».

Горожане ещё сильнее обрадовались и начали рвать подрумянившегося маршала на куски голыми руками, чтобы жрать. Потом спохватились, что веселье это может быстро закончиться, и снова потащили останки на верёвке по городу Парижу.

У особняка принца Конде маршала всё же дожгли до конца и разделили между собой пепел.

Вот в какой чудесный город приехал Шарль д’Артаньян. И многое в поведении приехавшего кажется теперь не просто положительным, а даже ангельским.

У Достоевского в «Идиоте» Лев Николаевич Мышкин во время обеда помянул крик осла, который его в значительной степени «пробудил».

Читатель, избалованный манерой разжёвывания за него и вложения в рот всяческих полезных истин, равнодушно пробегает этот момент, ограничившись, возможно, несколькими беглыми и смутными образами, мелькнувшими в его памяти. Ну, осёл и осёл. Мало ли…

Человек образованный помянет, может быть, ослика, ввозившего Христа в Иерусалим. Чем не вариант посильной трактовки пробуждения князя Мышкина?

Осёл Санчо Пансы спешит на выручку вслед за библейским собратом. Для совсем уж окнижненных и суемудрых стерновский сентиментальный ишачок придёт на ум.

А я какой-то странный. Я, вооружившись карандашом, полез в свои заповедные запасы и среди связок и рулонов выволок бережно на свет вот такое.

Меня смущает в связи мышкинского осла его подчёркнутая европейская прописка. Больного князя везут на лечение, с глаз долой. И вот в сердце Европы слышится князю ослиный рёв. Нет тут кастильских и иудейских пустынь. Тут всё по-европейски должно быть: доступно, без излишней зауми и намёков.

Зная известный юмор Фёдора Михайловича и все его европейские переживания, вполне себе уверенно нахожу описание церковного празднества, посвященного ослу, и строки, произносимые в церкви священником, ослу же посвящённые:

Далее все присутствующие в церкви кричат в голос, подражая ослиному крику:

Это так называемая «ослиная обедня», посвящённая добродушным сельским дуракам, которых возили на героическом осле по деревне. Дураки эти в момент своего вояжа должны были «с простотой и кротостью просить всех стать добрыми и жить по совести». Во время обедни этой осёл стоял у алтаря и тоже посильно участвовал в богослужении. После исполнения дополнительных хоровых куплетов в честь осла его прогоняли, осыпаемого насмешками и ударами.

Краткое содержание романа готово. Оцените, что содержание выдоено из одной мелькнувшей фразы.

P. S. Статья «Письма о крестьянах и земледелии во Франции» Евг. Бонмэр, откуда взята информация про «ослиную обедню», опубликована в журнале «Русский вестник», в 28-м выпуске за 1860 г. В том же журнале активно издавался Фёдор Михайлович.

Вероятно, абсолютно случайное совпадение. Никто на это дело не ссылается. Я получаюсь первым.

Самым популярным спектаклем в любительском театре заключенных концентрационного лагеря Бухенвальд были «Десять негритят» по Агате Кристи.

Бухенвальд считался лагерем культурным, в нем снимали фильмы, работало музыкальное радио, почтовое отделение, были целые группы «встречающих»: тех, кто изображал какую-то нормальную повседневную жизнь на станции прибытия эшелонов, чтобы людей из вагонов было удобнее, без дополнительных усилий, выгружать. Был и театр, понятно.

Считались «Десять негритят» лирической вещью, почти воздушной фантазией с огромной долей комизма.

Я всегда полагал, что в подобных условиях наиболее востребованными должны быть трагедии или полнейший животный балаган с визгами и топотом.

Ошибался. «Негритята» эти оказались наиболее созвучны настроению и желаниям зрителей.

Убивают всех на сцене не конвейерным способом, не по прихоти, к каждой жертве особый подход, всё с выдумкой, с интеллектуальностью, без замешивания сапогами на мокром бетоне. И смерть на сцене бухенвальдского театра не была сторонней гостьей, все – и зрители, и актеры, и охрана – понимали, что это, где и когда – смерть-то. А главное, каждая смерть на сцене была мотивирована и не висела безразличным небом над головой, а служила заслуженным воздаянием для всех, включая организатора. Человеческие такие смерти показывали, ма́стерские.

Руководство лагеря отмечало в отчете, что спектакль успокаивает зрителей, поддерживает их ресурсный дух.

Как мы все прекрасно знаем, народные приметы очень верные, за ними стоит мудрость поколений. Сменяющие друг друга толпы предков и пращуров, толкаясь и сопя, подсказывают нам самые насущные вещи, без которых мы, нынешние, просто пропадём. Когда разбрасывать навоз на пашню? Дата высева укропа и огурцов? Что делать, если поросята родились в Ильин день? Кому молиться при трясуне? Всего не сочтёшь.

Я лично очень люблю приметы русского народа и очень уважаю приметы народа немецкого. Вот откроешь книгу Викенштедта и просто замираешь от немецкой логики, чистоты выводов и безукоризненности связей. В приметах немцы очень последовательны были.

Вот кто-то задумал покачать пустую люльку – ребёнок умрёт.

Люльку с ребёнком качают двое – ребёнок умрёт обязательно.

Девушка приснилась себе в свадебном платье – девушка умрёт, а если она ещё качала при этом пустую люльку – помрёт обязательно ещё и ребёнок.

Молодой человек упал, поднимаясь по лестнице, – умрёт его ребёнок, а сам молодой человек женится на чьей-то вдове.

Женщина потеряла свой фартук – помрёт, без сомнений.

Не пошла на работу, нося под сердцем ребёнка, и осталась лежать? В этой же кровати и найдут мёртвой через неделю.

Помешал ребёнок бондарю делать бочки – ребёнок утонет, родители заболеют.

Украл у соседей капусту – слезет кожа целиком.

Украл у соседей дрова – ребёнок отрубит себе ноги.

И так по ста сорока семи пунктам. Выжить ребёнку в немецком сказочном мире было непросто. Уцелеть телесно – задача практически невыполнимая (сломал орешник – лопнет глаз). А душевно сберечься и того сложнее (воровал поросят – станешь на три года свиньей и тебя зарежут перед Рождеством, в день, когда прощают все грехи в церкви).

Как написано в предисловии к этой чудной книге, «к выбору сказок, преданий и примет для юношества»? Написано верно: «Пробегите хотя бы поверхностным образом книгу Викенштедта, и вы почувствуете себя в очаровательном кругу волшебства и жизненной правды». Вероятно, в германском таком понимании очаровательном кругу с факелами и кольями по окружности.