она почти не говорила. За столом сидели в основном мужчины. Я и мама Нодара были исключением.

Но старенькая мама недолго посидела с нами, и вскоре ушла. Старенькая уже, тяжело ей долго в обществе находиться. Если Нодару на вид было дать под шестьдесят лет, то ей явно уже было под девяносто, а может даже и больше…

На столе уже было всего и много, но Нино с другими женщинами подавали к столу всё новые и новые блюда. А ещё они приносили вино в кувшинах, и забирали опустевшую тару…

За весь вечер эти женщины ни разу даже не присели за стол. Видимо традиции здесь соблюдаются ещё древние. Для меня и старой мамы были сделаны исключения из правил.

Стол был накрыт не хуже чем на армянской свадьбе. Шашлык, жареные цыплята, сулугуни, хачапури, толма…

Я так и не понял, чем грузинская толма, отличается от армянской долмы. И то, и другое очень вкусно. А ещё было много овощей и зелени.

Я знал традицию, что оставлять на тарелке недоеденное — это выказать неуважение к гостеприимным хозяевам. Поэтому я старался себе на тарелку не класть много еды.

Но не успеешь отвернуться, как кто-то из женщин, от доброты своей или от щедрости, добавлял мне на тарелку вкусняшек. Мне подливали вина. Я не отказывался.

Вино было очень лёгким, чуть крепче сока… Это так мне показалось поначалу. Местное вино такое обманчивое…

Зато когда я попытался подняться, чтобы ненадолго покинуть стол по причине малой нужды, то понял, что ноги мои ведут совсем отдельный от меня образ жизни…

Когда я посетовала на это Нино, которая показала мне, куда надо сходить, то она сказала, что больше мне вина наливать не будут, а будут наливать только сок.

Я поблагодарил добрую и всё понимающую женщину…

Ну а потом мужчины начали петь. Это было действительно красиво. Даже я бы сказал великолепно и замечательно… Такое ощущение, что за столом поют не просто соседи хозяина, а настоящий мужской хор, не пропускающий ни одной репетиции за последние несколько лет. Я прямо заслушался. Не каждый день такое услышишь… Каждый пел своим голосом. Кто-то ниже. Кто-то выше, но всё это не превращалось в какофонию, а звучало очень гармонично… И никто ни разу не сбился, и не сфальшивил… Вот уж воистину музыкальный народ…

Когда они закончили петь, я от души рассказал хозяину дома, как мне понравилось их пение. Он с достоинством принял мою похвалу… Видно было, что ему приятно…

Но расслабился я что-то уж слишком рано. Хозяин тут же решил обратить внимание всех гостей своего дома, сидящих за его столом на меня… И стал расхваливать перед гостями такую смелую девушку… Ну, то есть меня. Рассказал всем, что я мол пол страны проехала одна на мотоцикле и вся такая умница и красавица. Потом он всем стал рассказывать, что моё имя означает — Солнышко. За это все, конечно тут же и выпили.

Общались мужчины в основном на грузинском, но мне переводил всё непонятное тот самый Дато, которому ранее Нодар доверил принести сюда мои сумки. Довольно молодой парень, но уже с довольно пышными усами. Как потом оказалось, это был сын Нодара.

А потом меня вежливо, но очень настойчиво попросили спеть что-то своё, из далёкой-далёкой Литвы. И тут я понял, что попал по самые помидоры…

Блин горелый. И тут чего-то спеть надо, и не опозориться при этом…

Нет, конечно, одну литовскую песню я знал. Одну единственную и знаю… Выучил во время службы в армии. В Воздушно-Десантных войсках… Служил-то я как раз в той самой Литовской ССР. Но та песня была немного нудная какая-то, заунывная, и не годилась она, ну никак для этого стола.

Особенно после того, что я услышал сегодня, мне не хотелось опозориться. К тому же без музыкального сопровождения та песня вообще бы не прозвучала от слова совсем.

Думай, голова! Думай!

И тогда я всё-таки нашёл выход из положения, вспомнив легенду о бедном и несчастливом в любви, грузинском художнике Нико Пиросмани и французской актрисе Маргарите.

Кто же не знает эту историю в нашем-то будущем? Алла Борисовна вовсю постаралась году эдак примерно в восьмидесятом, чтобы эту историю узнал весь советский народ.

И, кстати, когда я в армии там служил, мой взвод даже однажды как-то маршировал, распевая эту песню, во всю мощь двадцати солдатских глоток. А что? Даже что-то у нас и получилось тогда…

Да. Это была та самая история… Это же именно она дала почву для написания простой и незамысловатой песенки «Миллион алых роз». Хотя на самом деле этот бедный художник Нико никогда бы не смог найти в Тифлисе именно миллион, именно алых и именно роз. Цветов на нескольких арбах он много привёз к дому заезжей актрисы. Но явно не миллион… И розы там были разного цвета, не только алые… А ещё была сирень, акация, маки, пионы, лилии и множество других разных цветов. Какие смог привести, те и привёз…

А миллион — это сколько?

Это много!

А тут много?

Много!

Значит миллион…

Вот так наверно и считали в Тифлисе в те далёкие годы… Но история эта осталось, сохранилась, и как видите, дожила до наших дней…

Ну а то, что поэт слегка преувеличил количество и качество цветов в своей песне… Это не имеет никакого значения…

Так что я решил, что именно здесь и сейчас в Грузии мои добровольные слушатели смогут оценить широту души и щедрость бедного художника Нико Пиросмани, и не будут придираться к деталям и несоответствиям истине.

Как говорится: «Вы хочите песен? Их есть у меня…»

— Извините меня, батоно Нодар! Но я не смогу спеть для вас песни из Литвы. Наши песни немного грустные, потому что их пели обычно зимой, когда холодно, много снега и нельзя выйти из дома. Но я знаю, какую песню я для вас спою. Я однажды слышала песню, про одного вашего земляка. Он был художником. Жил в стародавние времена, как раз в городе Тбилиси, правда тогда этот город все называли Тифлис. И звали этого художника Нико Пиросмани.

За столом закивали, соглашаясь. Пиросмани в Грузии знали, помнили и уважали. Ну а я продолжал:

— Вот история, которая стала песней… Это было давно, в Тифлисе, в самом начале века. Однажды бедный художник Нико Пиросмани увидел и сразу же полюбил одну