Спокойное лицо, пистолет, три краш-пули в Пилсуцки.

«Зачем вы это сделали, офицер Ушенко?»

А ведь не скажет.

«Ясно одно – за мою жизнь идет игра. Флобер хочет моей смерти, кто-то другой – нет».

Но кто – другой? Из тех, кто помогает Сорок Два, или же наоборот? Или кто-то узнал, что именно директор Африки снабдил сетевого террориста страшным π-вирусом, и теперь хочет, чтобы Илья написал противоядие? Флобер действовал на свой страх и риск или по заказу верхушки СБА? Сорок Два самостоятелен или же чья-то марионетка?

Сорок Два…

Чайка поднялся с койки. Прошелся. В изоляторе камеры просторнее и чище. Стены выкрашены белым, на полу – пластиковая плитка. Свежее белье. Красота. Даже не скажешь, что в Африке. Обычная тюрьма, совсем не страшная. Мэтт, помнится, сильно этому обстоятельству удивлялся.

Илья раскурил еще одну сигарету.

Мэтт… Была ли их встреча случайной? Сначала показалось так, но теперь, после фокуса, что выкинул Ушенко, Чайка подумал, что их разговор могли подстроить. Что кто-то пожелал рассказать Чайке о Сорок Два и воспользовался удобным случаем.

Сорок Два…

Первая странность заключалась в том, что его вообще поместили в изолятор: температура скакнула – с кем не бывает? Однако врач, «опасаясь инфекции», распорядился перевести больного в медицинский блок. Илья решил, что это очередной подарок Флобера.

Вторая странность – почему больного с «подозрением на инфекцию» суют в камеру к неудавшемуся самоубийце? Изолятор переполнен? Возможно, возможно…

Впрочем, тогда Чайка скрытых смыслов не искал. Вошел в камеру, увидел прикованного к койке мужика с неестественно белой кожей, улыбнулся.

– Привет!

В ответ негромкое:

– Обойдемся без разговоров.

И голову повернул, уткнувшись носом в стену.

– Как скажешь.

Плохо, конечно, что сосед оказался молчуном, но приставать к нему Чайка не собирался: захочет – сам начнет разговор, не захочет – не надо. Тюремная, мать ее, этика.

Стараясь не замечать сковывающие белокожего ремни, Илья принялся устраиваться на новом месте: ботинки под койкой разместил, зубную щетку в грязный стакан пристроил, полотенце перевесил. Потом почитал, умылся – за все время сосед ни разу на него не посмотрел – и начал готовиться спать. Но когда погасили свет, услышал:

– Как тебя зовут?

– Илья Дементьев.

– Русский?

– Ага.

– Из Москвы?

– Вроде того.

– Что значит «вроде»?

– Я в Москву из России приехал, из Санкт-Петербурга. – Илья сознательно добавил деталей: хочешь разговорить человека – не отвечай односложно. – Бежал в Анклав от «химии», а в результате оказался здесь.

– Что такое «химия»?

– Чуть лучше Африки.

– Из одной задницы в другую?

– Так получилось.

Сделал все правильно – сосед решил продолжить разговор.

– Меня Мэтт зовут. – Койка заскрипела – мужик повернулся в его сторону, насколько позволяли ремни. – В сети – Буддист. Слышал?

– Нет.

– Давно здесь?

– Больше двух лет.

– Осталось сколько?

– Мне три впаяли.

– За что?

– За убийство.

– Так ты бандит?

В голосе послышалось разочарование. И неприязнь.

– Я во время московских беспорядков влип, – после короткой паузы ответил Чайка. – На меня на улице напали, я отбился, одного положил, потом безы налетели. Сначала хотели отпустить, но у меня «раллер» при себе оказался. Забрали проверять. В принципе – самооборона чистой воды, но безов тогда прижали, и они всех давили. Из пушки, что я у погромщика отнял, двух прохожих завалили – их мне и припаяли.

– Почему в Африку?

– Мне выбор предложили: в тюрягу к бандитам или сюда, к машинистам. Я долго не колебался.

– Понимаю.

Помолчали. Минут через пять Чайка решил, что Мэтт заснул, однако тот неожиданно продолжил:

– Я из Сиэтла. – Видимо, решал, стоит ли откровенничать. – Меня на перевозке «синдина» взяли.

– И сразу сюда?

– За мной еще кое-что было… – Пауза. – Я из людей Сорок Два.

– Ух ты! – Илья знал, что его сосед – машинист, но его не предупредили – какой. – Ты принял троицу?

– Разумеется.

– И как?

– Во время перевозки я почти успел перегрызть себе вены, – спокойно отозвался Мэтт. – Если бы эти суки трепались чуть дольше, у меня получилось бы, но…

– При чем здесь вены? – растерялся Илья. – Я же спрашивал о троице.

– А я тебе ответил.

«Вены?»

– Троица Сорок Два – это свобода. А у меня ее нет. Они меня отключили, понимаешь? «Гнездо» выдернули, обрубили все нейросоединения. Я оглох, понимаешь, я ослеп, я потерял душу. – Мэтт говорил спокойно, не жаловался, не орал, надрываясь, просто рассказывал даже не грустным – усталым тоном. Тоном человека, который не грызет себе вены только потому, что не в силах до них дотянуться. – Мира нет. Цифры нет. Я – пустая оболочка.

Разговор становился все более и более интересным.

– Зачем они так?

– Стандартная процедура для людей Сорок Два. Они знают, насколько хреново нам будет.

– Без подключения?

– Без Цифры. Я из людей Сорок Два, понимаешь? – повторил сосед. – Я вставлял себе «поплавок». Я растворялся в сети. Мой мозг превращался в байты, а все байты сети становились моим мозгом. Я из людей Сорок Два…

Хорошо, что Мэтт разговорился после отбоя, в темноте, не видя выражение лица собеседника. И не заметил, что Илья смотрит на него с превосходством.

– Это трудно? – негромко осведомился Чайка.

– «Поплавок» в «балалайку»?

– Вообще – троица Сорок Два.

– Это ворота в другой мир.

– Но наркотик…

– Не наркотик – «синдин», – поправил Илью Мэтт. – Он не наркотик. – Помолчал. – Ты вообще ничего не знаешь?

– Да как сказать… – Чайка вставлял себе «поплавок» задолго до того, как Сорок Два принес людям троицу. Вставлял, растворял сознание в информационных потоках и не знал преград. Один из двенадцати великих ломщиков. Легенда. Разница в том, что он не задерживался «там» надолго, всегда возвращался. И никогда не оставлял в сети душу.