Острожский и Нис переглянулись. Брать приступом христианскую обитель было негоже, и князья после недолгого колебания покорились. Они не спеша слезли с коней, приказали людям пока ждать тут и, оставив своё оружие воям, послушно прошли вслед за поводырём на монастырское подворье. Дом архимандрита стоял отдельно, и именно туда здоровань повёл обоих князей. Свидригайло ждал их в скромной келье, где кроме лежака, покрытого шкурами, и стола, на котором лежало открытое Евангелие, не было ничего. Увидев князя Черниговского, одетого в простую рубаху, подпоясанную кожаным ремешком, князь Нис, раскрывая объятия, радостно сказал:

– Ну, говори… Что, грехи замаливаешь?

– Нет, готовлюсь… – Свидригайло расцеловался сначала с Нисом, а потом с Острожским и только после этого договорил: – Решающий час близится!

– Ты что, уже всё знаешь? – удивился Острожский.

– Всё не всё, а слухом земля полнится, – как-то двусмысленно ответил Свидригайло и попросил: – Расскажите, друзья, с чем прибыли?

Не отвечая, Нис огляделся, но, увидав, что больше сесть некуда, уместился на лежаке и сразу выложил:

– Однако война будет, княже…

– Я тоже так считаю, – Свидригайло сел рядом. – Замки в Литве неспроста укреплять начали…

– Уверен, князь Витовт решил отделиться и скасувать[184]Унию, – князь Острожский вмешался в разговор и пояснил: – Потому мы и здесь, княже. Посоветоваться надо. Негоже тебе тут нишком сидеть. Настал час права руськи перед Витовтом подтвердить.

– Правильно! – в запале князь Нис хлопнул себя по колену. – В случае войны с Польшей Витовту без нашей поддержки не обойтись! Через то и договориться надо, чего требовать будем…

– Договариваться нечего… – Свидригайло по очереди посмотрел на обоих князей. – Я тут уже давно всё обдумал.

– Тогда говори! – обрадовался Нис. – Мы слушаем!

– Первым делом, – Свидригайло в противовес Нису заговорил тихо и рассудительно, – готовим наши дружины, чтобы выступить всем сразу. Считаю, эта стычка должна решить, кто в Литве будет иметь перевагу[185]: или литвины-католики, или мы, руськи-православные.

– По крайней мере, я б согласился на честное равенство, – заметил Острожский. – Но мы должны требовать скасування Унии.

– То всё ваши миркування![186]– не выдержал и снова сорвался Нис. – А по мне, так надо вкрай[187]отказаться от любого объединения с Польшей! А потом уже решать всё то, о чём вы сейчас, друзья, говорите.

– Согласен, – Свидригайло внимательно посмотрел на разгорячившегося Ниса и с особым нажимом сказал: – Но для этого мы должны показать силу…

Неожиданно послышался стук в дверь, завесы[188]скрипнули, и уже знакомый здоровань, заглянув в келью, почтительно сообщил:

– Владыка пригашает к трапезе…

Острожский и Нис переглянулись и выжидательно посмотрели на Свидригайла, который медленно стал подниматься с лежака.

– Пошли, отведаем того, что монахи приемлют, – и князь Черниговский первым шагнул к двери…

* * *

Свидетельство красавицы-графини загнало Минхеля и Гашке в угол. Единственным достижением было лишь то, что кардинально менялся район поисков, переместившись из Германии на территорию давней Литвы. Вернер, которому красота женщины не затмила глаз, как Гашке, склонялся к мысли, что графиня рассказала далеко не всё…

Однако пришлось удовлетвориться тем, что удалось узнать. Допущение Гашке, что можно попытаться переговорить с дядей пани Элеоноры, Вернер отбросил сразу. Если там есть хотя бы тень какого-нибудь неприличного поступка, никто из уважаемого семейства ни за какие коврижки не обмолвится даже словом, и всё, что позволено знать чужакам, уже сказано.

Теперь оставалась лишь одна малонадёжная ниточка: опираясь на упоминание графини о поисках, проведённых её дядей, можно попытаться повторить их, и, отыскав того самого Вилька-Заставецкого, узнать хоть что-нибудь, но… Основным препятсвием становилась война.

Во время сентябрьского разгрома польский капитан мог погибнуть, удрать в Англию, попасть в Россию, оказаться в плену или просто затаиться дома. В любом случае, поиски Вилька-Заставецкого выглядели напрасными и, рассылая запросы по концлагерям, Вернер ни на что особо не надеялся. Каким же было удивление и Минхеля, и Гашке, когда пришло официальное сообщение, что капитан Вильк-Заставецкий содержится в офлаге № 6. Обсуждая обнадёживающую весть, Гашке выдвинул предположение, что тут не обошлось без помощи мага и магического кристалла, с чем Вернер тут же согласился.

Как бы то ни было, вскоре раскошный открытый «Опель-Адмирал» мчал по шоссе, заботливо обсаженным фруктовыми деревьями. Ровненькая польская костка[189]стлалась под колёса, которые, чуть подскакивая на мелком булыжнике, издавали успокаивающий шорох. Наверное, удобнее было бы ехать поездом, но Гашке в воинственном запале пожелал осмотреть завоёванные земли, и потому предпочтение было отдано автомобилю.

Офицерский концентрационный лагерь № 6 оказался временным сооружением. Два длинных деревянных барака вытянулись один напротив другого вдоль вытоптанного аппельплаца, в то время как две другие, короткие стороны образовавшегоя прямоугольника, занимали соотвественно хозблок и двухэтажное административное здание.

Их ждали, и едва «Опель-Адмирал» затормозил на стоянке, как Минхеля и Гашке приветствовал сам комендант лагеря, который вышел, чтобы лично встретить гостей из Рейха. Не тратя времени, комендант провёл затянутых в эсэсовские мундиры приезжих в здание и, оставив их в полупустой комнате, где, кроме стола и стульев, ничего не было, вышел.

Гашке начал было с интересом рассматривать через окно лагерь, однако не прошло и пяти минут, как дверь скрипнула, и в комнату вошёл стройный молодой человек в форме польского капитана.

Увидав сразу двух эсэсовцев, он по военной привычке пристукнул каблуками и коротко, без лишней бравады, доложил:

– Капитан Вильк-Заставецкий. По приказу коменданта…

Минхель и Гашке, присматриваясь к так удачно найденному Вильку, выжидающе молчали, и тогда капитан, явно желая избежать неприятных вопросов, твёрдо заявил:

– Сразу предупреждаю: я фронтовой офицер, и всякие военные тайны мне неизвестны.