— Мы остановимся, прежде чем выйти в открытое морс, чтобы высадить на берег капитана Ландовера и его людей. Я подумал… может быть, ты хочешь высадиться вместе с ними?

Ее щеки зарделись.

— С чего ты взял?

— Мы только что увели из британского порта корабль, и вряд ли нас погладят за это по головке. К тому же я понятия не имею, как к нам отнесутся в Торбее. «Беллерофонт» — военный корабль, и наверняка там сейчас все пушки наготове.

— Ты хочешь сказать, что я буду тебе помехой?

— Вовсе нет. Просто я забочусь о твоей безопасности. Но спорить с тобой бесполезно. Если хочешь — оставайся, я больше ни слова не скажу.

— Да, хочу, — мягко ответила она.

Он улыбнулся, и ее щеки стали пунцовыми. Эмори разлил кофе по чашкам, добавив в каждую изрядную порцию рома.

— Вот теперь ты согреешься.

Она взяла чашку, но пить не стала. Что-то тревожило Эмори, он старался не смотреть ей в глаза.

— Лорд Бэрримор тебе поверил, что облегчает твое положение, — сказала Аннели.

— Это лишь первый шаг.

— Ты вернул свой корабль. Он очень… — она запнулась и наконец подобрала нужное слово:

— сильный. И я рада, что к тебе возвращается память.

Он выплеснул за окно кофе из чашки и наполнил ее ромом.

— Я помню, ты говорила, что я тебе больше нравлюсь без памяти.

— Я была расстроена.

— Ты была чертовски расстроена. — Он ухмыльнулся. — И обвинила меня в том, что я обращаюсь с тобой как со шлюхой.

— Ты тогда перебросил меня через плечо, как мешок с зерном. Прямо на улице.

— Дело в том, что последние годы я не думал о хороших манерах. Я играл в войну.

— Я вовсе не думаю… Он жестом остановил ее.

— Дай мне сказать. Если будешь меня перебивать, я не смогу тебе все объяснить. Понимаешь, ко мне действительно возвращается память. И должен тебе признаться, что далеко не всеми своими поступками я могу гордиться.

О некоторых вообще лучше не вспоминать. Я бы и не стал. Но сейчас это очень важно. Не все выдвинутые против меня обвинения несправедливы. Во всяком случае, в них есть доля правды. Этим и воспользовался Уэстфорд.

— Лорд Бэрримор сказал мне то же самое по пути из Лондона.

Темные глаза смотрели на нее не моргая.

— Правда? Что еще он сказал?

— Что тебе есть что скрывать. Больше ничего.

— Благородно с его стороны. Пожалуй, придется изменить о нем мнение. Расскажи он все подробно, ты немедленно убежала бы от меня.

— Не понимаю, зачем ты мне все это говоришь.

— Я и сам не понимаю. Тебе больше нравилось, когда у меня не было памяти, мне тоже. Тогда я ни о чем не думал и для меня не было ничего важнее, чем раздеть тебя и уложить в постель.

— А теперь? Что теперь для тебя самое важное?

— Свобода. Мой корабль. Мои люди. Семья, которую я игнорировал несколько лет. — Он поставил чашку на стол. — Тебе разве не хочется увидеться со своими родными?

Она пожала плечами.

— Не знаю, разве что с Энтони. Пожалуй, он единственный, кто может меня понять.

Эмори подошел к ней и долго смотрел на нее, будто видел впервые. Красиво очерченный рот, нежный овал лица, огромные глаза, роскошные волосы. Он провел пальцем по ее нижней губе — Я думал, когда все это кончится… В общем, мне хотелось бы навестить твою бабушку Флоренс, завоевать ее уважение. Еще я намеревался… — Он коснулся ее щеки, и Аннели с удивлением почувствовала, как дрожат его пальцы. — Я намеревался, если вы не связаны никакими обязательствами, мисс Фэрчайлд, поступить так, как велит мне мое сердце и моя мужская честь. Ее глаза заблестели.

— Я готов обещать, как это ни трудно, что не дотронусь до вас, даже руки не поцелую, пока мы не поженимся.

— Поженимся? — выдохнула она едва слышно.

— Да, — сказал он, мечтательно улыбнувшись. — Ведь именно так поступают влюбленные, не правда ли?

— Ну да, но…

Он вздохнул и нежно обнял ее.

— Ты однажды спросила меня об этом, хотя и не прямо, но мне не хотелось тогда отвечать. Сейчас тоже не самое подходящее время, но… Ты должна знать, что я люблю тебя, Аннели Фэрчайлд. Гораздо сильнее, чем может себе позволить человек с моей репутацией. Не знаю, когда именно это случилось, но однажды я понял, что хочу стать лучше ради тебя. Потому что ты мне поверила и пошла за мной. Потому что смотрела на меня своими большими синими глазами и говорила, что тебе нужен только я, а все остальное не имеет никакого значения. Теперь я понял, что имеет значение. Что это очень важно.

Она вздохнула, когда он прильнул к ее губам. Сердце бешено забилось. На какой-то момент она лишилась дара речи. Потом наконец заговорила со слезами на глазах:

— Я сделаю все, чтобы ты исполнил свое обещание, если ты действительно этого хочешь, а пока…

— Что пока?

— А пока, — прошептала она, — поцелуй меня еще раз. Он облегченно вздохнул и запечатлел на ее губах долгий поцелуй, затем стал ее раздевать.

— Я обещал не прикасаться к тебе до поездки в Уиддиком-Хаус, — сказал он.

— Правда? — Она улыбнулась, дрожа от желания. — Да, ты и в самом деле это сказал. Но до тех пор я готова лежать рядом с тобой в постели, голая или одетая.

Он снова поцеловал ее. Она позволила себя раздеть и прижалась к нему, не скрывая безумного желания.

Кровать была узкой, если вообще можно назвать кроватью вделанную в стену полку. Стол был больше; и Эмори, вмиг смахнув бумаги и письменные принадлежности и пролив при этом на пол чернила, положил на стол Аннеля, сверкающую и нежную в своей наготе. Он оторвался от ее губ и опустился на колени. Погладил ее бедра и, раздвинув их, жадно припал губами к пушистому треугольнику, пощекотав языком лоно. Аннели напряглась и выгнула спину, ощущая, как по телу пробегают горячие волны от, груди до кончиков пальцев. Эмори довел ее до экстаза и только тогда сорвал с себя одежду, положил ноги Аннели себе на плечи и с такой силой вошел в нее, что она едва не свалилась со стола, Аннели стонала от наслаждения, в то время как Эмори двигался все быстрее и быстрее, не сводя глаз с ее лица, дышавшего страстью. Он шептал ей ласковые слова то на французском, то на испанском, то на каком-то гортанном, непонятном ей языке, первозданном, как сама страсть.

Наконец Эмори почувствовал, что не в силах больше сдерживаться, возбуждение достигло предела, и с хриплым стоном, содрогаясь всем своим могучим телом, излил в бархатное лоно Аннели драгоценный нектар.

Аннели купалась в волнах наслаждения, не отрывая губы от его губ, но через несколько секунд замерла в полном изнеможении, спустившись с вершины блаженства, не в силах пошевелиться.