В конце 1730 года началось формирование еще одного подразделения — полка Конной гвардии. Формально шефом полка считался Ягужинский, но с его отъездом подполковником стал князь Алексей Иванович Шаховской. Конногвардейцев также тщательно отбирали из других полевых полков. В 1732 году императрица повелела Шаховскому определить в конную гвардию 50 украинских однодворцев и дополнить комплект набором «лифляндцев из шляхетства и мещанства».

При формировании новых полков заметно стремление императрицы «укрепить» новые части надежными офицерами, не связанными с аристократическими фамилиями: шотландец Джеймс Кейт стал подполковником, а немец Иосиф Гампф — майором Измайловского полка. В Конной гвардии состояли «младший подполковник» Бурхард фон Траутфеттер, майор Рейнгольд фон Фрейман, ротмистры Стакельберг, Икскуль, Паткуль, Остгоф и другие выходцы из «лифляндского шляхетства». Однако выдвигались не только «немцы», но и родственники находившихся у власти лиц — в Преображенском полку и в Конной гвардии служили младшее поколение рода Салтыковых и целая группа Шаховских: будущий вельможа и мемуарист Яков Петрович и несколько его родственников.[156]

Предпринятая масштабная перетряска основных государственных структур была проведена успешно, хотя и не исключала появления недовольства. Новая императрица и ее советники сумели навести порядок в высших эшелонах власти и получить военно-политическую опору в лице «новой» гвардии.

Грамотно воспользовался открывшейся возможностью и Бирон. Секунд-майором Конной гвардии был назначен старший брат фаворита — Карл Бирон; под начало к родственнику попал пожалованный в ротмистры и «дослужившийся» к 1738 году до подполковника старший сын Бирона Петр. Любимец императрицы Карл в 1732 году в трехлетнем возрасте сделался бомбардир-капитаном Преображенского полка. Младший же брат фаворита в 1731 году стал генерал-майором русской службы и премьер-майором нового Измайловского полка.

Последний выбор был особенно удачным. Густав Бирон оказался прирожденным служакой. Его приказы по полку требовали строжайшей дисциплины и соблюдения уставных требований всегда и во всем, вплоть до внешнего вида: офицерам надлежало «без галстухов и шпаг не ходить», а солдатам, «у которых фалды опустились, чтобы их подняли». Младший Бирон переживал, когда подчиненные не желали «от непотребных баб воздерживаться», и стремился набрать в свой полк как можно больше рослых рекрутов — даже посылал офицеров специально «высматривать» таких.

Густав был настоящим поэтом фрунта. Он самолично демонстрировал Анне Иоанновне новые ружья из Берлина и ружейные приемы, добивался, чтобы солдаты умели «нести ружье круто и ногами ступать в один мах», и даже предлагал реформы: «против прежнего учинить отмену, а именно, чтоб во время поворотов и вздваивания рядов, для лутчего виду, могли оказываны быть темпы ногами, в чем имеет видима быть немалая приличность».

Майор бывал строг и наказывал «без милосердия», но был хозяйственным командиром: требовал от казны всего положенного полку и знал, как добиться беспошлинного пропуска через таможню заказанной за границей амуниции. Он умел блеснуть на смотре «военной экзерциции так хорошо, что и ее императорское величество оное сама всемилостивейше похвалить изволила, а прочие, при том бывшие, тому зело удивлялись», но при этом спрятать тех рядовых, которые «в приемах худо делают и в стрельбе мало бывали». Командир заботился не только о солдатском теле, но и о душе: его распоряжения определяли порядок «говения» в полку (солдатам по 40 человек от роты еженедельно, унтер-офицерам — «по препорции») и призывали живущих далеко от церкви, но близко от его резиденции рядовых молиться у… командира на квартире.[157]

Анна не отказала себе в удовольствии найти примерному майору невесту. «Обручен при дворе маэор лейб гвардии Измайловского полку господин фон Бирон с принцессою Меншиковою. Обоим обрученным показана при том от ее императорского величества сия великая милость, что ее императорское величество их перстни высочайшею особою сама разменять изволила», — сообщила газетная хроника. В августе 1732 года Густав Бирон обвенчался с некогда одной из первых невест в России, а потом несчастной изгнанницей Сашенькой Меншиковой.

Правда, злые языки уже тогда говорили, что брак этот вызван не только добротой императрицы, но был выгоден прежде всего семье Биронов, что для современников не являлось секретом: «В описи имущества и бумаг покойного князя Меншикова нашли, что он имел значительные суммы в банках Амстердама и Венеции. Русский министр сделал несколько попыток завладеть этими деньгами на том основании, что все имущество Меншикова принадлежит царице по праву конфискации, но это осталось без результата, так как директора этих банков, в соответствии с обычаями своих стран, решительно отказались отдать деньги, принадлежащие князю Меншикову, до тех пор, пока они не будут уверены, что этот князь или его наследники будут освобождены и смогут располагать этими средствами. Предполагают, что эти деньги, которые составляют более 500 тысяч рублей, стали приданым госпожи Бирон и что именно этому обстоятельству молодой князь Меншиков обязан тем, что получил место капитан-лейтенанта гвардии царицы и что ему возвратили пятидесятую часть тех земель, которыми владел его отец».[158]

О загадочных зарубежных счетах Меншикова у нас данных нет. Но некоторые владения светлейшего князя молодые действительно получили, как «маетности Литовского княжества, принадлежавшие отцу ее», в том числе «графство» Горы-Горки, маетности Ула, Лолъезерье, Краснополье.

Брак будто бы оказался счастливым, и биограф младшего Бирона мог с полным основанием утверждать, что лейб-гвардии майор (с 1734 года — подполковник) и генерал-адъютант государыни Густав Бирон «среди страстно любимых им удовольствий фронтовой службы мог еще приятнее наслаждаться ожиданием дальнейших несомненных улыбок судьбы». Старший брат мог быть спокоен за охрану порядка в столице. У него же была своя сфера влияния — придворный круг, где отныне принимались важнейшие политические решения, расточались милости и проявлялось во всем могуществе влияние фаворита.

Двор императрицы

Бирон являлся крупной фигурой уже потому, что двор к тому времени стал важным «учреждением» в системе власти. Петр I как государь могущественной державы строил парадные императорские резиденции. Однако его придворные не принимали участия в большой политике — они были «хозяйственниками» или веселыми собутыльниками. К тому же кочевой образ жизни и простота обихода царя нередко не оставляли у него ни времени, ни желания устраивать придворные церемонии, и тогда он обходился приемами и балами в домах своих вельмож. Ежегодные расходы на придворную жизнь составляли при нем 50–60 тысяч рублей.