— Вам знакома эта вещь?

Ответ, впрочем, был очевиден. Сердце заколотилось в безумной надежде, но Роберт одернул себя: даже если старики и узнали медальон, это совсем не обязательно связывает их с Эрин.

— Эдита… — прошептала миссис Вайстрах. На кухне повеяло холодом, словно иноземное имя воззвало к призракам былых времен.

Роберт открыл медальон. При виде блеклого снимка внутри миссис Вайстрах одной рукой зажала рот, а другой быстро перекрестилась. Старик что-то прорычал, отворачиваясь, но и он видел фотографию — и тоже узнал. Роберт не сомневался в этом, глядя на его внезапно побагровевшую, со вздутыми венами шею.

— Мистер Вайстрах… Вы ведь мистер Вайстрах, не так ли? Женщина на фотографии вам знакома?

Вместо ответа старик выключил радио.

— Еще бы не знакома. — Женщина придвинулась к Роберту, не отрывая глаз от медальона. Смахнула слезинку со щеки. — Это ведь его мать, Эдита Вайстрах. Она умерла.

— Извините. Мне очень жаль.

— Она была старая и…

— Где вы это взяли? — Ее муж сжал кулаки.

— Не хотел вас расстраивать. — Роберт сделал полшага назад. — Я не знал, что ваша мать умерла.

— Он не из-за фотографии так разволновался. — Миссис Вайстрах налила в чайник воды, поставила на плиту и включила газ. Вздохнула с такой унылой покорностью, словно что-то до чрезвычайности важное, чего они с мужем ждали всю жизнь, вдруг само легло им в руки, просто и буднично, как ложится письмо на коврик у двери. — Его интересует медальон.

— Вот. — Роберт протянул украшение оцепеневшему старику. — Взгляните поближе.

— Или точнее будет сказать, мужа интересует, где вы его взяли. Кто вам его дал. — Миссис Вайстрах вытерла руки о фартук. — Понимаете… Этот медальон был у Рут.

Когда Энди ушел, я поняла, что получила по заслугам и отныне моя участь — одиночество, душевные муки, вечная скорбь и целое море горькой вины. Хочешь, плавай в нем, хочешь, иди ко дну. Солнце даже краешком не заглядывало в мой новый мир, и случались дни, когда я не разговаривала ни с единой душой. Кроме Наташиной души, конечно. Время от времени я обращалась к ней — «прости», говорила, или «люблю тебя», — только она не отвечала. Дрожь пробежит по телу, да холодок дунет в лицо — вот и все, что доставалось мне от общения с ней. Поначалу мне хватало. Позже я начала писать ей письма. Все они и сейчас в коробке с пометкой «Наташа» на чердаке. Но я все равно не ощущала связи со своей малышкой. Отчаянное желание услышать ее и подтолкнуло меня однажды к встрече с медиумом. Ее объявления в течение нескольких недель появлялись в моем районе: «Вхожу в контакт с дорогими вашему сердцу усопшими».

Позвонив мадам Люне, я получила приглашение на сеанс в ее доме на другом конце города. Я добралась на автобусе, захватив с собой двадцать пять фунтов и блокнот с ручкой. Она провела меня на второй этаж, в спальню, напоминающую цыганский шатер гадалки на ярмарке: сплошь алый, фиолетовый, золотой шелк, сотни горящих свечей и хрустальный шар на низеньком столике. Мадам Люна предложила мне сесть в кресло у стола, а сама устроилась напротив. Мадам Люна была мужеподобна и необъятно толста, но именно она изменила мою жизнь.

— Кто-то очень вам дорогой пытается войти с вами в контакт, — произнесла она низким, хриплым голосом, и я утонула в черных глазах, мечтая вновь соединиться с Наташей. Руки мадам Люны зависли над хрустальным шаром. Клянусь, я воочию видела искры, что проскакивали между ее ладонями и потусторонним миром. Слезы покатились по щекам. — Она говорит — не нужно плакать, или ей тоже будет грустно.

— Она?..

— Девочка. Маленькая. Которая вас очень любит.

Как только мышцы мои напряглись, в тот самый миг, когда зрачки мои расширились, в то самое мгновение, когда на моей верхней губе блеснули бисеринки пота, я стала жертвой мадам Люны. Она тянула из меня информацию, как сорняк тянет соки из земли. Позже я поняла, что она всего лишь делала свою работу.

— Сколько ей? — выдохнула я.

— Два года… или три.

Я разочарованно сникла.

— Хотя… секундочку… — Пальцы мадам Люны тряслись над хрустальным шаром, а неотрывный взгляд ловил мельчайшие отклики моего тела, складывая в строчки биографии. — Наверное, чуть младше… или старше… — Должно быть, сама того не осознавая, я подала ей сигнал, и мадам Люна возликовала: — Совсем маленькая! Думаю, младенец.

Она не сообщала, она спрашивала, но что мне до того? Я неистово закивала, и мадам Люна разразилась потоком фактов — и близких к правде, и настолько далеких, что я их просто отбрасывала. Наташа на небесах, она меня любит и прощает, она будет общаться со мной через мадам Люну — каждый раз, когда я приду к ней и заплачу за сеанс.

Выплакав глаза, я уже собралась уходить, когда мадам Люна совершила большую ошибку — сказала, что у меня необычайно развита интуиция и, скорее всего, я не лишена способностей медиума. Видно, хотела таким образом гарантировать мое возвращение, лестью завоевать мое доверие. А в итоге собственными руками направила меня на стезю оккультизма, и вскоре уже я сама рекламировала на витрине соседнего магазина услуги ясновидения. Не прошло и недели, как у меня появились первые клиенты. Наконец-то я чувствовала себя нужной — и в то же время связанной с Наташей.

Конечно, я не настоящий медиум. Просто умею разглядеть ниточку скорби, что вплетена во многие жизни. Стоит лишь потянуть за кончик, и человек раскроется перед тобой.

Настал день очередного визита Сары. Она опаздывает на два часа. Я уже вся в тревоге, и мне совсем не нравится, как жилка на виске болью отмеряет каждую лишнюю секунду без Сары.

А вдруг она родила и просто забыла обо мне? Я не перенесу. Я не выживу, если не смогу видеть ее крошку, щекотать носом шейку, подрезать ноготки, когда отрастут. «Только не бросай меня, Сара!» — умоляю я вслух и мечусь между плитой и входной дверью. Взглянув на кексы, которые поставила в духовку к приходу Сары, уже в следующую минуту высовываю голову на улицу в надежде заметить яркое сари девочки.

Меня на миг отвлекает полоска солнца, рискнувшего заглянуть в открытую дверь. Мне кажется, это мостик между унынием моего мира и светом, где живет Наташа вместе с другими малютками. Я поднимаю глаза к небу и мечтаю, что прохожу по мостику. К своей девочке.

Месяцы без Наташи перетекли в годы, а мое общение с инспектором Джорджем Ламли и констеблем Мирандой Хоббс перетекло в ежегодные встречи. Бесплодные встречи. Три года без Наташи — и полиция официально объявила ее дело безнадежным. Пусть не желанный, но тоже результат. Разрешение забыть Наташу и продолжать жить. Полиция больше не терзала меня расспросами о шерсти и пирогах и сняла все обвинения, признав эту версию ошибочной. Я очень старалась идти дальше по жизни. Но воспоминания не отпускали меня, я таскала их за собой как привязанный к лодыжкам груз, они тормозили каждый мой шаг.