Испытание Силой состоит в том…»

Шорох шагов отвлек меня от чтения. Я поспешно вытер о подол испачканный в крови ножик и сжал изрезанную руку в кулак, бросившись к стеллажам и притворившись, что изучаю надписи на корешках.

Прадедушка вернулся, таща старый-престарый потрепанный том, обложка которого выглядела так, словно его долго жевали, а потом еще и пинали ногами, после чего бросили на мусорную кучу. Листы торчали из книги вкривь и вкось, и я сильно подозревал, что как минимум четверть из них покрыта пятнами грязи, плесени и ожогами.

— Вот, — запыхавшись, объявил пенсионер, — самый ценный труд среди всех здешних манускриптов. Правда, обложка в таком состоянии, что название не прочитать, но зато почти все листы целы. Там только сотня-другая почти не читаемы, но остальные целехоньки. Их осталось лишь разобрать по порядку номеров — и готово, можно пользоваться! Бери! Владей! От сердца отрываю!

Он сунул мне толстый том, и я, охнув, согнулся под его тяжестью чуть ли не вдвое.

— Не вижу радости в глазах! — немедленно придрался прадедушка. — Ты хоть знаешь, какой раритет тебе доверен, отрок?

— Какой? — прохрипел я, тщетно стараясь удержать равновесие.

— Это творение самого Первого Мага! — дрожащим от благоговения голосом возвестил пенсионер. — Тут все написано его рукой! Здесь все правда от первого до последнего слова! Кстати, твой отец пользовался этой шпаргалкой, когда начинал свою деятельность.

— Что? — Мою усталость как рукой сняло.

— Что слышал! — огрызнулся пенсионер и повернулся к своему творению: — А теперь ступай и не мешай мне работать!

С этими словами он облокотился на пюпитр и принялся трудиться — а именно снова начал грызть перо.

Я демонстративно посмотрел на его завещание.

— Такими темпами, дедушка, вы его будете писать до конца света! — заявил я.

— Тебя, сопляка, не спросил! — внезапно разозлился старикан. — Разве я виноват, что мое первое завещание пропало? А я старый уже, память отказывает! Думаешь, я помню все, что там насочинял? Кстати, ты-то сам помнишь, что мне обещал?

— Да найду я тебе твое сочинение! — тоже повысил я голос. — Вот только разберусь с армией — и сразу найду!

— Ты точно тупой! — вздохнул старикан. — А своей реабилитацией ты думаешь заниматься? Кто станет обелять имя сына героя? Я, что ли? Мне подвигов хватит! Я их столько насовершал, что половину уже забыл!

Я подкрался поближе и нагло заглянул в завещание, делая вид, что вижу его в первый раз.

— Дедушка, а дай почитать! Ну чтобы потом я знал, что мы потеряли!

— Еще чего! — Пенсионер уперся в меня, стараясь сдвинуть с места, но я использовал старый том, как якорь, чтобы удержаться возле пюпитра. Странное чувство заставило меня внимательнее всмотреться в написанные быстрым неровным почерком строки. Где я уже видел эту манеру писания заглавных букв раньше? И буквы «а», «к», «т» и «г» тоже были весьма оригинальны. Вспомнить бы! Эх, если бы не моя память!

Все-таки, действуя посохом, как рычагом, прадедушка ухитрился отковырять меня от пола и передвинуть к двери. Там он дал мне пинка, весьма крепкого для своего возраста, и захлопнул за мной дверь.

Тяжеленный толстый том оттягивал мне руки. Мучительно думая, куда его деть, я незаметно доковылял до своих покоев и, обессиленный, рухнул на кровать. Заплесневелый раритет упал рядом, источая запахи сырости, пыли, гнилой кожи и мышиного помета одновременно. Я с ненавистью уставился на книгу. Ну предок, ну удружил! Да мне к ней прикасаться противно, не то что читать! Не верю, чтобы мой отец тоже марал об нее руки!

Мой отец… Мысль вдруг засбоила и понеслась в другую сторону. Повинуясь какому-то безотчетному порыву, я кинулся к изголовью своей широченной постели и откинул подушки.

Дневник отца лежал на самом дне, под только-только начатым новым романом «Смертельный поцелуй». Не то чтобы я берег память об отце, просто я как-то все время забывал найти для дневника более подходящее место — и боялся, что забуду, что это за место. Схватив верхнюю тетрадь, я стал торопливо листать ее.

Искать долго не пришлось.

«Восемнадцатый день Месяца Птиц. Я прыгаю от радости — дед наконец-то дал подержать скрабон. Меня аж пошатнуло — столько в нем заключено магии. Подумать только, этот крошечный артефакт много веков тормозил развитие целого мира! Эволюция, история, прогресс — все остановилось только из-за его присутствия. А ведь он был даже не активирован. Что будет, если найдется кто-то, кто сумеет его заставить работать? Даже представить себе трудно — регресс, инволюция и в конечном счете деградация мира…»

Читать дальше я не стал. Собственно, я вообще мог ничего не читать, а просто мысленно сравнить два текста.

Завещание прадедушки и дневник моего отца были написаны одним почерком!

До самого вечера я просидел в одиночестве, забытый всеми, в том числе и прадедушкой. Вредный старикан даже не зашел узнать, читал ли я его книгу! Впрочем, последнее меня даже радовало — слишком много вопросов теснилось у меня на языке и ни на один не было ответа.

Что все это значит? Случайное ли совпадение или нет? Если не случайное, то как его объяснить? Что скрывает прадедушка? Почему он явился писать свое завещание именно сюда? Ведь он не мог не знать, что меня отправили в заключение, что это тюрьма и все такое? Или он действительно не знал этого? Но все равно, что он здесь делает? И, самое главное, куда делось то, первое, завещание? И — этот вопрос заставил меня похолодеть — чем оно отличается от того весьма пространного сочинения, над которым сейчас трудится мой предок?

А что, если существуют два завещания? И только одно из них — настоящее? Что тогда? И как это связано со мной? Почему прадедушка так настойчиво добивается, чтобы я занялся своей реабилитацией? Почему настаивает на расследовании того несчастного случая? Не желает верить в то, что сын героя вырос в обыкновенного хулигана и преступника, или у него насчет меня свои планы? А как во все это вписываются кузен Сид и его покушение на мою персону?

А ведь у меня есть и более важные дела — например атака эльфийских рыцарей во главе со Светлым Странником.

Кстати, этот Странник тоже с нашего Острова. Интересно, это тоже совпадение или все это — звенья одной цепи?

Я должен был во всем разобраться. Но — увы! — не знал, с какого конца взяться за расследование.

Я ломал голову до поздней ночи, после чего выбрался из комнаты и побрел по замку. Было темно и тихо. Странно, в последнее время темнота и тишина нравятся мне значительно больше, чем свет и шум. Неужели я изменяюсь? Кем или чем я стану?

За моей спиной тихо шелестел плащом Тень. После того случая, когда он закрыл меня собой от удара Светлого Странника, я проникся к иномирянину таким доверием, что послушно замер, едва услышав его свистящий шепот: