фашистского зла, уходили на восток под широкой бронзой и медью лучей заходящего солнца.

46

Они пересекли дорогу и поехали дальше, все круче забирая на запад.

Машина въехала на невысокий холм, откуда открывался широкий обзор.

– Товарищ комиссар, глядите, от главной мостовой переправы машины к фронту идут, должно быть, наша бригада подтягивается! – воскликнул Семенов.

– Нет, это не наша бригада, – ответил Крымов и велел Семенову остановиться. Они вышли из машины.

Заходящее солнце на миг выглянуло из-за синих и темно-красных туч, громоздившихся на западе, лучи, расширяясь, шли от неба к потемневшей вечерней земле.

По равнине от мостовой переправы с востока на запад мчался стремительный поток машин.

Длинноствольные пушки, казалось, стлались по земле, буксируемые мощными трехосными грузовиками. Следом неслись грузовики с белыми снарядными ящиками, машины, вооруженные счетверенными зенитными пулеметами.

А над переправой клубилась стена пыли – на запад шли войска.

– Резервы к фронту идут, товарищ комиссар, – проговорил Семенов. – Вся степь с востока как в дыму.

Вскоре сумерки сгустились, земля покрылась черно-серой холодной золой. И только на западе, упрямо нарушая мрак, вспыхивали длинные белые зарницы артиллерийских залпов да высоко в небе появились редкие звезды, белые-белые, словно вырезанные из свежей молодой бересты.

Ночью бригада заняла рубеж обороны.

Крымов встретился с командиром бригады подполковником Гореликом. Горелик, потирая руки и поеживаясь от ночной сырости, рассказал Крымову, почему бригаду вновь подняли, не дав ей отдохнуть и привести себя в порядок.

По приказу Ставки выдвигались из резерва две армии, усиленные танками, тяжелой артиллерией, вновь сформированными иптаповскими полками.

Бригаде было приказано прикрыть в танкоопасном направлении движущиеся к фронту стрелковые части.

– Как из-под земли поднялись, – рассказывал командир бригады. – Я ехал не той дорогой, что вы, а от Калача. Машины местами в восемь рядов идут, пехота прямо степью движется. Много молодых ребят. Вооружение новое – автоматы, очень много противотанковых ружей, полнокровные части идут. В одном месте танковую бригаду встретили… – Он задумался на мгновение и спросил: – А вы так и не успели выспаться?

– Нет, не успел.

– Ничего, ничего, мне замкомандующего сказал: «Скоро вашу бригаду выведем на переформирование в Сталинград». Вот тогда мы с вами выспимся… А артиллеристы в штабе армии смеются, дразнят меня: «Теперь уж вы со своей бригадой устарели, теперь иптап последнее слово».

– Значит, новый фронт, Сталинградский? – спросил Крымов.

– Новый, новый, в чем же дело, повоюем на Сталинградском, – ответил Горелик.

До самого рассвета слышен был шум машин, далекий гул танковых моторов: то растекались вдоль фронта вышедшие из резерва части – новая, горячая сила, оживляя застывшую ночную степь, приливала к обороне донских подступов.

Под утро штаб бригады имел уже связь с дивизией, занявшей ночью позиции в степи, а через дивизию со штабом армии.

Крымова вызвал по телефону член Военного Совета армии.

Дежурный по штабу передал трубку Крымову и сказал:

– Бригадный комиссар просил подождать у телефона, не класть трубку – его срочно вызвали по другому аппарату.

Крымов долго держал трубку у уха. Он любил слушать эту шумевшую по бесконечному полевому проводу бессонную фронтовую жизнь. Перекликались телефонистки, шумели начальники. Кто-то говорил: «Вперед, вперед давай, слышишь, первый велел, пока не дойдешь до места, никаких отдыхов не устраивать». Чей-то голос, видимо фронтового новичка, наивно конспирируя, спрашивал: «Как там, коробочки пришли? Водички и огурцов вам хватит?» Бас докладывал: «Занял рубеж, свой участок обороны принял по акту». Четвертый четко произнес: «Товарищ Утвенко, разрешите доложить, орудия заняли огневые позиции». Пятый грозно спрашивал: «Где вы там замешкались, спите, что ли? Приказ понятен? Дошло по фитилю? Тогда выполняйте немедленно». Сиплый голос спрашивал: «Любочка, Любочка, что ж вы мне обещали штаб снабжения горючим, а не даете, нельзя обманывать. Как же не вы обещали, я хоть вас в лицо не знаю, а по голосу среди тысячи узнаю». Командир летчик говорил: «Штаб воздушной, штаб воздушной – бомбы двухсотки прибыли… бомбардировщики прошли надо мной, примите заявку на штурмовку в шесть ноль-ноль». «Карта перед вами? Вам ясно, где противник? Уточните разведданные», – быстро, скороговоркой произнес пехотинец.

Начальник штаба Костюков, поглядев на улыбающееся лицо Крымова, спросил:

– Вы чему, товарищ комиссар, улыбаетесь?

Крымов, прикрывая ладонью трубку, сказал:

– Разговор про бомбы, танки, уточняют, где противник, и вдруг по линии плач грудного ребенка слышен – видно, проснулся где-то в избе, где телефон стоит, и заливается, кушать хочет.

– Природа и люди, – сказал дежурный телефонист.

Вскоре вызвали Крымова. Разговор был недолгий. Крымов кратко ответил на вопросы:

– Боеприпасами и горючим бригада обеспечена, противник на участке обороны не появлялся.

Член Военного Совета спросил, какие нужды у командования бригады. Крымов сказал об изношенности автопокрышек, машины по дороге на огневые несколько раз из-за этого останавливались в пути. Член Военного Совета велел снарядить полуторку в Сталинград на тыловую базу – он отдаст по телефону распоряжение.

– У меня все, – сказал он.

Положив трубку, Крымов проговорил, обращаясь к начальнику штаба:

– Вот мы утром говорили с вами, где резервы, послушаешь, как шумят сейчас по линии, и видно: новый фронт рождается.

– Да, пришла сила, – сказал Костюков.

Когда взошло солнце, командир бригады и Крымов поехали смотреть огневые позиции.

Стволы орудий, замаскированные пыльными прядями ковыля, сосредоточенно смотрели на запад. Лица людей казались нахмуренными в свете молодого солнца, а степь блистала росой, благоухала свежестью, чистотой и прохладой. Ни пылинки не было в ясном воздухе. Небо от края до края наполнилось той спокойной и чистой голубизной, которая бывает лишь ранним летним утром. Редкие облачка розовели, отогретые утренним солнцем.

Пока командир бригады разговаривал с командирами батарей, Крымов подошел к красноармейцам-артиллеристам.

Завидя его, красноармейцы вытянулись, глаза их улыбались, глядя на комиссара.

– Вольно, вольно, – проговорил Крымов и оперся локтем о ствол пушки. Красноармейцы окружили его. – Ну как, Селидов, ночью не пришлось спать? – спросил Крымов наводчика. – Опять мы с вами на переднем крае.

– Да, товарищ комиссар, – ответил Селидов, – всю ночь шумели: много наших войск подошло. А мы ждали, вот-вот немец ударит. Покуривали, да, по правде, под утро из табачка выбились.

– Ночь спокойно прошла, и на рассвете не появлялся, – сказал Крымов, – а утро-то какое!

– Воевать, товарищ комиссар, утрецом пораньше лучше всего. Он бьет, а ты видишь, откуда он бьет, – сказал молодой артиллерист.

– Это верно, – подтвердил Селидов, – особенно на рассвете. Темненько, а все видать, особенно если трассирующими бьет.

– Дадим ему? – спросил Крымов.

– Наши бойцы, товарищ комиссар, от орудий никуда. Три дня назад, когда бой был, немецкие автоматчики за стволы хватают, уж наша пехота ушла, а мы огонь ведем.

– Да что толку, –