Но других пассажиров не было. Даже Питера и Джона Пола.

Прождав пять минут, Тереза потеряла терпение.

Они стояли вдвоем посередине шлюза, смеясь чему-то.

– Вы надо мной смеетесь? – спросила она.

Вот пусть только скажут «да»!

– Нет, – тут же ответил Питер.

– Только слегка, – покаялся Джон Пол. – Здесь мы можем поговорить. Пилот прервал связь со станцией, и у Питера… у него тоже глушитель.

– Как это мило. Жаль только, что ни мне, ни твоему отцу такого не выдали.

– Мне тоже. Я взял у Граффа. Их не хранят пачками.

– Зачем ты всем сказал, чтобы встречали тебя здесь, когда мы улетаем? Очень хочешь, чтобы нас убили?

– Какая получается запутанная паутина, когда плетешь обман, – вздохнул Питер.

– Ты, значит, паук, – сказала Тереза. – А мы – нити? Или мухи?

– Пассажиры, – ответил Джон Пол.

А Питер засмеялся.

– Или вы мне объясните, над чем ржете, или, клянусь, я вас выброшу в космос.

– Как только Графф узнал, что на станции есть информатор, он тут же привез сюда свою группу безопасности. О чем не знал никто, кроме него: ни одно сообщение на самом деле ни со станции, ни на станцию не проходило. Но для обитателей станции казалось, что почта ходит нормально.

– И ты надеешься поймать кого-то за отправкой сообщения, на каком шаттле мы летим.

– На самом деле мы думаем, что никто вообще никакого сообщения не пошлет.

– Тогда зачем это все?

– Важно, кто именно не пошлет сообщения. – Питер осклабился.

– Ничего больше не спрошу, – сказала Тереза, – потому что ты лопаешься от гордости, какой ты умный. И какой бы у тебя ни был умный план, мой умный мальчик продумал его до конца.

– А люди еще называют Демосфена склонным к сарказму.

Чуть раньше она не понимала, а сейчас поняла. Что-то щелкнуло и встало на место. Включилась нужная передача, пошел правильный сигнал.

– Ты хотел, чтобы каждый думал, будто случайно узнал о нашем отлете. И дал каждому шанс послать сигнал. Кроме одного человека. И если он и есть тот один…

– То письмо не будет отправлено, – закончил за нее отец.

– Если только он не умен по-настоящему, – возразила Тереза.

– Умнее нас? – спросил Питер.

Они с Джоном Полом переглянулись. Потом одновременно качнули головой, сказали «Не-а» и рассмеялись.

– Очень приятно, что у вас такое взаимопонимание.

– Мам, не злись, – попросил Питер. – Я тебе не мог сказать, потому что если бы он узнал, ловушка бы не сработала, а он – единственный, кто слышит всех. Кстати, глушитель я получил только что.

– Все это я понимаю. Но твой отец догадался, а я нет.

– Мам, – сказал Питер, – никто тебя не считает тормозом, если ты об этом волнуешься.

– Тормозом? В каком пыльном ящике давно умершего преподавателя английского нашел ты это слово? Могу тебя заверить, что в самых худших своих кошмарах никогда не представляла себя тормозом.

– И хорошо. Потому что иначе ты бы ошиблась.

– Пристегнуться нам не надо перед взлетом?

– Нет, – сказал Питер, – мы никуда не летим.

– А почему?

– Компьютеры станции гоняют программу имитации, показывающую, что шаттл выполняет предполетные действия. Чтобы она была убедительной, мы отчалим и дрейфом отойдем от станции. Как только на причале останутся Графф и его внешняя команда, мы вернемся и вылезем из этой жестянки.

– Какая-то слишком утонченная схема для вылова шпиона.

– Ты меня воспитала утонченным, мамочка. Заложенное в детстве не выбить.

Ланковский постучал в дверь около полуночи. Петра уже час как спала. Боб вышел из сети, отключил компьютер и открыл дверь.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Наш общий друг желает видеть вас обоих.

– Петра уже спит, – сказал Боб, но по ледяной манере Ланковского понял, что действительно что-то произошло. – Что-нибудь с Алаи?

– Спасибо, он пребывает в добром здравии. Пожалуйста, разбудите свою супругу и приведите ее как можно быстрее.

Через пятнадцать минут, промытые внутренним адреналином от остатков сна, они стояли перед Алаи – не в саду, а у него в кабинете. Алаи сидел за столом.

Он подтолкнул Бобу лежащий на столе одинокий лист бумаги.

Боб прочел.

– Ты думаешь, что я это послал.

– Или Петра. Я пытался объяснить себе, что ты, быть может, не дал ей понять, насколько важно хранить эту информацию от Гегемона. Но потом я понял, что думал в стиле очень старомодного мусульманина. Петра должна отвечать за свои действия. И она не хуже тебя понимала, насколько важно сохранять секретность в этом вопросе.

– Я это не посылал, – вздохнул Боб. – И Петра не посылала. Мы не только поняли твое желание сохранить тайну, мы с ним согласились. Вероятность, что мы бы послали информацию о твоих действиях кому бы то ни было, нулевая. Точка.

– И все же вот письмо, посланное с нашей собственной сети. Из этого здания!

– Алаи, – сказал Боб. – Мы – трое самых умных людей на Земле. Мы вместе прошли войну, и вы двое пережили плен Ахилла. И все же, когда такое случилось, ты абсолютно уверен, что именно мы предали твое доверие.

– Кто еще, кроме нас, это знал?

– Давай посмотрим. Все люди, присутствовавшие на совещании. Их подчиненные – у них штабы тоже не из одних идиотов состоят. Даже если им явно не говорили, они видят документы, слышат комментарии. Некоторые из них могли бы даже решить, что не будет нарушением режима сообщить весьма доверенному помощнику. И некоторые из командиров могут быть командирами лишь номинально, и потому им приходится информировать тех, кто в действительности выполняет работу.

– Я знаю всех этих людей.

– Не так хорошо, как нас, – ответила Петра. – То, что они добрые мусульмане и верны тебе, еще не значит, что они не могут быть небрежны.

– Питер строил сеть информаторов и корреспондентов еще с тех пор… с тех пор как был ребенком. Меня бы поразило, если бы у него не было информатора в твоем дворце.

Алаи сидел, уставившись на лежащий на столе лист.

– Очень неуклюжая попытка маскировки, – сказал он. – Я думаю, вы бы сделали куда лучше.

– Я бы его зашифровал, – сказал Боб, – а Петра вставила бы в какую-нибудь картинку.

– Я считаю, что сама неумелость письма должна тебе что-то сказать. Человек, который это написал, думает, что эту информацию надо скрыть только от людей, не входящих во внутренний круг. Он должен был бы знать, что если ты увидишь текст, то сразу поймешь, что «Ша» означает прежних правителей Ирана, «Пак» – Пакистан. Кемаль – прозрачный намек на основателя постоттоманской Турции. Как ты мог бы этого не заметить?