ощущая её теплое тело, и снова брал её сонную и мягкую. Целовал, гладил, бормотал пошлости, и входил медленно, растягивая удовольствие, Вика не противилась. Прогибалась, подставляя ему все, что он хочет. Поворачиваясь, так как ему нужно, и отдавалась с его именем на устах.

И поэтому, не ощутив её под боком, он реально испугался, что Птичка сбежала. Но услышав тихие шорохи на кухне, он облегченно откинулся на подушки и перевёл дыхание.

Нет, потерять её подобно смерти, и если ради её спокойствия ему придется следить за собой, сдерживать свою натуру, он готов и на это.

Назар встал с постели, и, не озаботившись одеждой, пошел на звуки в кухне.

Из окон смотрело хмурое утро. Серое и неприветливое. Такое, когда проснуться тяжело, а проснувшись, всё равно не понимаешь, явь или сон, настолько пасмурно.

Но для Назара это было самое лучшие утро, за много дней, ведь где-то здесь была Птичка.

Его нежная зарянка.

Вика и в правду нашлась в кухне, стояла спиной к нему, лицом к плите. Что-то готовила, и тихо мурлыкала под нос какую-то песенку.

Её ладная фигурка, была спрятана в черный шёлковый халатик, и влажные волосы откинуты за спину.

И Назар испытал сожаление, при мысли, что она успела сходить в душ, и смыть весь тот аромат секса, что исходил от неё всю ночь. Его аромат, запах, которым он пропитывал её, окутывал, помечал её. Свою Птичку. И вдыхая эту сумасшедшую смесь из персиков, пионов, пота и его собственного терпкого аромата, он дурел. Как кобель на случке. Рычал и урчал, вдавливая её в себя. Подминал, и брал раз за разом, эту сладкую женщину.

Его женщину.

Назар подошёл сзади и обнял вздрогнувшую Вику, за талию, зарылся носом на макушке.

— Испугал? — вместо приветствия поинтересовался он, прижимаясь обнажённым телом.

— Не ожидала, — отозвалась Вика, — задумалась.

Она обернулась и посмотрела на него. Её серо-зелёные глаза, смотрели с интересом, словно спрашивая, что дальше. Исцелованные губы, алели на бледном личике, и в вырезе халата, на шее и груди виднелись его отметины на нежной коже.

Назар стянул шёлк с плавного плечика, на котором тоже расцвели фиолетовые цветки от его пальцев и зубов, и нежно коснулся изгиба губами, вдохнул свежий аромат её кожи. Еле уловимый аромат персиков и пионов смешался с его ментоловым гелем для душа, и это тоже было будоражаще, возбуждающе.

Ведь Птичка пахла как он, но оставалась собой.

Рука его проникла в вырез, и сжала упругую плоть груди, поглаживая пальцами напрягшейся сосок, и Вика сладко выдохнула, откинулась к нему на грудь.

— Назар, я тут завтрак затеяла, — вроде как протестовать собралась, но глазки закатила, и прижалась.

— Одно из двух твоих знаменитых блюд? — усмехнулся Назар, узрев на сковороде омлет.

— Да, — выдохнула она, — ты не голоден?

— Голоден, — ответил Назар стягивая шёлк, уже со второго плечика, — по тебе голоден, Птичка моя.

Он тянул тонкую ткань, освобождая больше обнажённого тела. Ласкал губами, ароматную кожу, скользил вдоль позвоночника. Сцеловывал все свои предыдущие следы, наслаждаясь её вкусом, и тихим придыханием и стонами Вики.

Она, откинувшись на него, шалела от его прикосновений, и извивалась в его руках. Вздрагивала, когда его пальцы, сжимали острые соски, и прижималась упругой попкой, в уже восставший и затвердевший член.

— Назар! Назар! — шептала она. — Да, да, да!

Назар развернул её лицо к себе, впился в её рот, захватывая больше плоти, и погружаясь языком, заглушая её стоны, съедая их.

Её сладость разъедала его, распространялась по крови, въедалась в его кожу. С каждым глотком её кислорода, с каждым прикосновением к её плоти, Назар терял себя. В ней. Растворялся, исчезал в этой мягкой, нежной девушке, которая также отдавалась на его милость, делилась собой. Беззаветно, и бескорыстно. И эта её открытость, реакция на него, сводила с ума. Стоило ему только прикоснуться к ней, как она уже горела, забывала обо всём. Стремилась только к нему. И Назар брал, поглощал, черпал ее, словно голодный зверь, и наполнял собой до краёв.

Он стянул, наконец, с неё халат, огладив плавную фигуру, и снова вжал в себя. Её влажные волосы разметались по плечам. Щёчки зарозовели от нахлынувшего желания, и глаза стали такими тёмными и глубокими.

— Пообещай, что не испугаешься больше, — шептал он, исследуя губами нежную шейку, — я не причиню тебе боли, никогда. Только ласкать тебя буду. Оближу каждый миллиметр твоего тела. Твоей гладкой кожи. Исцелую тебя всю, девочка моя.

— Да, да, — застонала Вика, — обещаю.

Он поспешно выключил, наконец, плиту, и потянул её за собой. Уложил на большой обеденный стол, на спину. Словно главное блюдо разложил, обласкивая взглядом, все изгибы её фигуры. Нежную бледную кожу. Плавные переходы плеч и ключиц. Округлые линии упругой груди с нежными розовыми торчащими сосками. Напряжённые мышцы живота, и выгнутой поясницы. Маленькую птичку сбоку. И ножки. Красивые, длинные с тонкими щиколотками. Разведенные сейчас для него. И ярко-розовая плоть между ними. Влажная и зовущая. Ароматная. Назар сглотнул набежавшую слюну, и резко дёрнул Вику на себя. Она вскрикнула от неожиданности, и вцепилась в края столешницы.

— Тише, тише, Птичка, — забормотал Назар, опускаясь на колени перед ней, и закидывая её ножки себе на плечи, склоняясь ниже к жаркой плоти, — сейчас будет хорошо, сейчас будет сладко, жарко, — и он тянет носом аромат её желания, её истекающей по нему плоти, и дуреет, ещё больше, от терпкого, сладкого запаха.

Ему нравится касаться её здесь. Нравиться пробовать на вкус её сок. Лизать горячую плоть, втягивать в рот чувственный бугорок, и видеть, как она плавиться, пылает от его ласк. Слышать её бессвязный шепот, и чувствовать, как её пальчики путаются у него в волосах, и она выгибается ему навстречу. С самого их первого раза, когда он попробовал её там, он стал одержим её вкусом. Вот и сейчас вбирая её плоть, слизывая капли влаги, погружая глубоко в её лоно, и чувствуя дрожь, и трепет её тела, слыша несдержанные крики, Назар кайфует, от её удовольствия, может даже больше чем Вика под ним.

Он, не отрывая языка от её складочек,