— Извините, — сказала она. — Случайно. Ничего не поделать. — Не удивительно, что Красовщик это все время повторяет: от таких слов ей стало гораздо легче на душе после того, как она контузила халдея, который вообще-то не сделал ничего дурного — только сказал «у-ла-ла» ее интимным местам. Блё нагнулась и еще раз поцеловала его в щеку, после чего запрыгнула на стойку, чтобы получше рассмотреть «Синюю ню».

До картины она еле доставала — удалось лишь слегка потрогать краску на краю холста. Еще липнет, хотя прошла не одна неделя. Чертов Люсьен разбавлял олифу гвоздичным маслом — до конца все высохнет, наверное, только через несколько месяцев. Срезать холст с подрамника и свернуть не выйдет — придется брать эту проклятую дуру целиком.

Блё втащила на стойку стул, влезла на него и сняла картину с крюков. Удалось даже не смазать краску. Ключ от замка на засове она отыскала в жилетном кармане у халдея; не прошло и пяти минут после того, как они приехали сюда на фиакре, а она уже опять стояла на тротуаре у кабаре с картиной.

Шириной «Синяя ню» была с ее рост, и нести ее удавалось, только зацепив кончиками пальцев за планку подрамника и вытянув руки над головой, а идти по тротуару при этом боком. Такой вот неуклюжий вальс она танцевала полквартала, пока не добралась до угла, за который свернул фиакр. Но улочка оказалась пуста — лишена как любого транспорта вообще, так и ее конкретного фиакра. Замызганный возница бросил ее в это небожеское время ночи здесь одну, и доставить картину домой у нее никакого способа не было.

— Етить-чертить, — произнесла Блё. Теперь придется искать другой способ отвлечь Красовщика от Люсьена.

Люсьен запыхался.

Шлюха сказала:

— О, месье Лессар, я видела вашу картину в «Свистульке». Такая красивая.

Люсьен нагнулся и обхватил руками колени, чтобы перевести дух. Три шлюхи в салоне борделя ждали, когда он им что-нибудь скажет. Он только что прибежал сюда из кабаре Брюана, где обнаружил двери настежь и халдея без сознания, а вот своей «Синей ню» как раз не обнаружил вовсе.

— Тулуз-Лотрек? — выдавил он с трудом.

— Четвертый нумер вверх по лестнице, — ответила высокая блондинка в розовом неглиже. — И хлеб у вас тоже хороший, но мне кажется, вам всерьез следует заняться живописью.

Люсьен благодарно кивнул за совет и приподнял шляпу, прощаясь с дамами, после чего одышливо заскакал вверх по изогнутой лестнице.

Четвертая дверь была заперта, и он заколотил в нее кулаком.

— Анри! Это Люсьен. «Синяя ню». Пропала!

С другой стороны до него доносилось ритмичное тявканье, оттенявшееся контрапунктом скрипа матрасных пружин.

— Одну секунду, Люсьен, — послышался голос Анри. — Я тут пердолю Бабетт, и если она кончит, мне выйдет скидка.

Тявканье и скрип прекратились.

— Не выйдет.

— Ах, это она так дразнится. В этом месяце еще не пришло пособие, поэтому мне…

— Чутка не хватает! — хихикнула шлюха.

— О, как же я тебе сейчас отомщу!

— А ну замрите, эй вы!

— Испытай на себе всю мою ярость, блудница!

Опять скрип и хихиканье. Судя по звукам, там была далеко не одна женщина.

Люсьен поймал себя на том, что сейчас лишится чувств — не столько от беспокойства, сколько от одышки. Сердце билось у него в висках. Он сник, упершись лбом в дверь.

— Анри, прошу тебя! Кто-то украл мою картину. Нам нужно…

Дверь распахнулась, и молодой человек рухнул в комнату.

— Bonjour, Monsieur Lessard, — произнесла Мирей — низенькая пухлая шлюха, которую он помнил по своему прошлому визиту. Она стояла над его простертым туловом — вся голая, в одном гигантском черном берете. Все тело у нее было в потеках масляной краски, а в руке — широкая кисть из щетины, с которой капала неаполитанская желтая. Преимущественно ей на соски.

— А ну слезь с меня, ебливый фантош, — произнес с кровати другой женский голос.

Не успел Люсьен даже поднять головы, как раздался грохот. Перед его носом на полу лежал граф Анри Мари Раймон де Тулуз-Лотрек-Монфа — тоже вполне голый, за исключением, разумеется, шляпы и pince-nez. (Он же граф, ехарный матрас, а не какой-то сбрендивший пигмей-каннибал!)

— Люсьен, похоже, ты озабочен.

— Слабо сказано. Кто-то унес из «Свистульки» мою «Синюю ню».

— А ты уверен, что это не Брюан ее снял? Может, унес на какой-нибудь частный показ. О картине же заговорили, знаешь. Я слышал, сам Дега собирался придти на нее посмотреть.

Люсьен застонал.

— Я знаю, каково тебе, — сказала Мирей. — У меня тоже картина испорчена.

Люсьен повернул голову: шлюха стояла у мольберта, на котором был укреплен холст тридцатого размера, весь записанный грубыми очертаниями фигур. Люсьену показалось, что это борются собаки. Он опять застонал.

— Ох батюшки. — Из-за края кровати выглянуло женское лицо — хорошенькой брюнетки с невероятно большими карими глазами. Она посмотрела сверху на Люсьена. — Он такой несчастный, Анри. Принести ему выпить, отсосать ему или что?

— Люсьен, вы знакомы с Бабетт? — осведомился Тулуз-Лотрек.

— Enchanté, Mademoiselle, — произнес Люсьен, снова утыкаясь лбом — и вместе с ним взглядом — в ковер. — Благодарю вас, но мне кажется, я скоро перестану дышать. Но предложение с вашей стороны крайне любезное.

— Люсьен, прошу тебя, — сказал Анри. — Я угощаю. Хотя у меня в настоящее время перебои с наличкой, — он злобно глянул вверх на ухмылку Бабетт, бросая девице вызов повторить шуточку про «не хватает», — я здесь по-прежнему на хорошем счету.

— Уже нет, — ответила Бабетт. — Особенно после того, как ты всю ночь заставлял нас заряжать свои модные механические ботинки.

Люсьен на миг всплыл из бурного моря собственных горестей и треволнений — вздел бровь и глянул на проститутку у себя над головой.

— Что?

Та мотнула кудряшками в угол комнаты — паровые ходули профессора Бастарда стояли там, как нижняя половина одинокого механического человека.

— Он сказал, работают на всасывании, и мы сосали их всю ночь, пока он в них стоял, а они так и не заработали.

— По очереди, — добавила Мирей. — Менялись и заряжали.

Люсьен посмотрел на Анри.

— Они на паре же работают, не на вакууме.

— В записке у Профессёра говорилось, что это усовершенствованная модель.

Люсьен покачал головой, мимоходом обжегши лоб о ковер.

— Он же говорил, что сделает какой-то часовой механизм, а не вакуумный насос.

— Ну, это мы тоже попробовали, но если мужское естество тебе заводят, как часы, это не так приятно, как может показаться.