Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя этот синдром включает в себя «хорошо воспитанного» антисемита, он ни в коем случае не ограничивается высшими слоями общества.
Для того чтобы подтвердить это утверждение и в качестве примера синдрома в целом, цитируем высказывания опрашиваемого лица под номером 5057, тридцатилетнего сварщика «с чрезвычайно приятными манерами», случай которого обобщает следующим образом:
Он воплощает поведение, которое довольно часто встречается среди квалифицированных рабочих. Он незлоблив и не желает использовать других. Он в манере, свойственной конвенциональному антисемиту, лишь отражает предрассудки своей группы.
Он вроде бы и принимает свою собственную ситуацию, однако на самом деле он занят решением вопроса собственного статуса, что следует из описания его отношения к своей профессии:
Опрошенному нравится его работа. Он не высказывает никаких возражений против своей работы в настоящее время. С самого начала становится ясно, что он рассматривает себя как квалифицированного рабочего и видит в сварке возможность для творческой и конструктивной деятельности. Он сделал лишь одно ограничение, а именно, что сварка, конечно, не относится к профессиям служащих; это грязная работа и не совсем безопасная. Его удовлетворение данной работой далее подтверждается заявлением в анкете, что он даже при свободном выборе профессии предпочел бы эту работу, но только, может быть, на более высокой ступени — в качестве инженера-сварщика.
Свои профессиональные прогнозы он оценивает оптимистично и в то же время реалистично, и не обнаруживает никакой неуверенности. Его конвенционализм направлен против «крайностей» вообще. Так,
он выбрал христианскую религию, так как она «является более умеренной, чем большинство других. Религия должна удерживать людей от всех излишеств, таких, как пьянство, азартные игры или другие распутства». Он никогда не отрекался от того, чему учил его дед, и никогда ему на ум не приходили сомнения в религии.
Типичными для общего мировоззрения данного опрашиваемого являются следующие данные из его анкеты:
На проективный вопрос: «Какие настроения или чувства являются для вас самыми неприятными и мешают вам больше всего?» — он упоминает: «Беспорядок дома или в моем ближайшем окружении» и «разрушение собственности». Ему трудно подавить желание сказать «людям, где у них непорядок». В качестве ответа на вопрос: «Что может свести человека с ума?», — он говорит: «Заботы — человек должен уметь владеть духом и телом».
Будучи, в общем, умеренным, по-видимому, «великодушным» и широко мыслящим, он занимает место в верхней части на Е-шкале. Его враждебность по отношению к меньшинствам выражается в разделении людей на свою и чужую группы: «соприкосновений» с чужой группой он не имеет или не хочет иметь, но проецирует на них собственную схему поведения и подчеркивает ее «связь». Эта враждебность подавляется его общим конформизмом и выражением уважения к «нашей государственной форме». В его убежденности, что свойства чужой группы неизменны, проявляется некоторая ригидность его конвенционализма. Если он встречает людей, которые отклоняются от схемы, он испытывает неудобства и, по-видимому, попадает в конфликтные ситуации, которые скорее повышают его враждебность, чем снижают. По отношению к неграм его предубеждение увеличивается до горячности: вероятно, здесь особенно ясна разделительная линия между своей и чужой группами. Ниже приводим его замечания по отношению к другим меньшинствам:
Самой большой проблемой меньшинств, по мнению опрошенного, являются сейчас американцы японского происхождения, «так как они возвращаются». Он считает, что их нужно во всем ограничивать, а их родителей — депортировать. Что же касается их качеств, то он говорит: «У меня не было никаких личных контактов, кроме как в школе, где они старались быть хорошими учениками. Лично у меня нет к ним никакой неприязни».
Когда его спросили о «еврейской проблеме», он заявил: «Конечно, они держатся вместе. Они взаимно поддерживают друг друга в большей степени, чем протестанты». Он, однако, не хочет, чтобы их преследовали только потому, что они евреи. Еврей имеет такое же право на свободу в США, как и любой другой. После этого следует высказывание: «Меня раздражает, что они приезжают сюда в таком большом количестве. Я за то, чтобы больше не принимать еврейских переселенцев».
Его неприязнь к евреям основана прежде всего на их отличии, их своеобразии — они не совпадают с его обычным идеалом собственной группы. Но он дифференцирует евреев по степени их ассимиляции:
Опрашиваемый может определить евреев по их вьющимся волосам, ярко выраженным чертам лица, большому носу, иногда по толстым губам. О «еврейских признаках» он говорит, что есть различные типы евреев, так же как есть различные признаки неевреев. Он говорил о евреях[61], как о евреях из Океанского парка и о «лучших» евреях из Беверли-Хиллз.
По поводу отношения между стереотипом и опытом:
«С ними у меня всегда были очень хорошие личные отношения. Когда я руководил бензоколонкой в Беверли-Хиллз, то достаточно часто имел с ними дело, но не могу вспомнить никаких неприятных случаев с ними. Весь мой опыт действительно был скорее приятным». Далее опрошенный рассказывает свой случай с евреем — владельцем гастронома в Океанском парке. Ему тогда было 8—10 лет, и он продавал в этом районе газеты. Как-то он зашел в этот магазин, чтобы продать владельцу журнал. Ожидая, пока владелец обратит на него внимание, он увидел великолепный кофейный пирог, который он охотно бы съел. Мужчина купил журнал и заметил жаждущий взгляд мальчика. Вероятно, он подумал, что у мальчика нет достаточно денег, чтобы купить пирог, и он вынул его из витрины, положил в пакет и отдал мальчику. Из рассказа ясно, что этот жест одновременно и унизил, и обрадовал мальчика. Он вспоминает о том, как смутился, так как мужчина, вероятно, подумал, что он «беден и голоден».
Он считает, что есть «хорошие» и «плохие» евреи, в такой же мере как есть «хорошие» и «плохие» неевреи. Однако евреи как целое никогда не изменятся, так как они «тесно держатся друг друга и придерживаются своих религиозных идеалов. Но они могли бы по крайней мере улучшить мнение людей о себе, если бы они не были такими жадными»… Он позволил бы тем, кто уже в стране, остаться здесь, но при этом он добавляет, что «конечно, евреям нужно позволить возвратиться в Палестину». Далее он говорит: «Я бы не опечалился, если бы они ушли», систему квот в школе он одобряет, но предлагает также и альтернативу: «создать отдельные школы для евреев».
Этот синдром ближе всего к общей картине Н, как это проявляется повсюду в нашем исследовании. Он следует за «классической» психоаналитической моделью, которая разрешает эдипов комплекс садомазохистским путем и которую Эрих Фромм назвал «садомазохистским характером»[62]. По теории Хоркхаймера в той же самой работе для сборника «Авторитет и семья» внешняя общественная репрессия идет рука об руку с внутренним вытеснением чувственных импульсов. Чтобы достичь «интернализации» общественного принуждения, которое всегда требует от индивида больше, чем ему дает, его поведение по отношению к авторитету и его психологической инстанции, сверх-Я, принимает иррациональные черты. Индивид только тогда может осуществить собственное социальное приспособление, если ему по душе послушание и подчинение; садомазохистская структура желаний является поэтому и тем и другим, и условием, и результатом общественного приспособления. В нашей общественной форме находят удовлетворение как садистские, так и мазохистские склонности. При специфическом решении комплекса Эдипа, которое определяет структуру описанного здесь синдрома, такие виды удовлетворения превращаются в черты характера. Любовь матери в ее первоначальной форме попадает под строгое табу; вытекающая отсюда ненависть к отцу преобразуется путем образования реакции в любовь. Эта трансформация вызывает особый вид сверх-Я. Никогда полностью не удается выполнить труднейшую задачу индивида в его раннем развитии, а именно превратить ненависть в любовь. В психодинамике «авторитарного» характера частично абсорбируется ранняя агрессивность, преобразуясь в мазохизм, частично она остается в виде садизма, который ищет питательную среду в тех, с которыми индивид себя не идентифицирует, т. е. в чужой группе. Часто еврей становится заменой ненавистному отцу и в воображении приобретает свойства, которые вызывали сопротивление по отношению к отцу: трезвость, холодность, желание господствовать, и даже свойства сексуального соперника. Амбивалентность обширна: она проявляется прежде всего в одновременно слепой вере в авторитет и готовности нападать на то, что кажется слабым и в общественном отношении приемлемо в качестве «жертвы». Стереотипия при этом синдроме является не только средством социальной идентификации, но имеет и настоящую «экономическую функцию» в собственной психике индивида: она помогает направить в соответствующее русло его либидную энергию в соответствии с требованиями усиленного сверх-Я.