– Как тут не забыть, когда твоя грудь сияет перед глазами, точно солнце!

Эмине, сдерживая смех, зашептала ему на ухо.

– Силы небесные, неужели это правда?! – вскричал капитан Поликсингис и выпучил глаза. – Ах, бедняга!

Его глубоко тронуло несчастье, какого врагу не пожелаешь. А она, вдоволь насмеявшись, приподнялась на постели и задула лампу. Но Поликсингис еще долго лежал, устремив взгляд в темноту… Как же все недолговечно в этом мире!

Кир Идоменеас возвращался с заутрени в свою усадьбу, а мысли его витали далеко от Мегалокастро, в других временах, в других краях, между Европой и Азией… Май. Дочери Франдзиса[56] еще спят крепким сном, а священный город гибнет. На рассвете императора окружили турки. И тогда Константин воскликнул: «Неужели не осталось ни одного христианина, который бы снес мне голову?!»

Глаза кира Идоменеаса наполнились слезами, он спотыкался о камни, блуждал по глухим переулкам, забрел в порт и, увидев море, повернул обратно. Сегодня к прошлогодней траурной ленте на шляпе он добавил еще одну, широкую, на рукаве. В полдень добрался, наконец, до дома. Сел за стол, позвал Доксанью и объявил ей, что ни обедать, ни ужинать не будет. Затем взял перо, лист бумаги и принялся писать. На этот раз писал одними заглавными буквами и красными чернилами, уподобившись византийским императорам. Нынче его пером водила рука самого Константина Палеолога, взывающего к английской королеве Виктории: «Дорогая кузина Виктория, вот уже 436 лет прошло с тех пор, как меня убили, и я, лежа в земле, жду от христианских царей справедливости… Сколько же можно ждать? Сколько?!»

Две крупные слезы скатились по щекам Идоменеаса на лист бумаги. Чернила расплылись. Он схватил другой лист, начал сызнова, держа в одной руке перо, а другой прижимая к глазам платок. Рыдания душили его, и очень хотелось есть, но он не мог прервать свой великий труд. В день большого траура он поклялся не пить, не есть и не курить. Поздно вечером к нему зашел Сиезасыр, тоже как в воду опущенный. Когда он расстался с капитаном Михалисом, жена с братом сидели возле дома за накрытым столом, пили кофе с молоком и сухариками и чему-то весело смеялись. Он поздоровался. Они взглянули на него, но не ответили. Другая бы жена встала, сходила за третьей чашкой, налила бы мужу горячего кофе, предложила отдохнуть после утомительного стояния в церкви. А эта только переглянулась с братцем, подмигнула и прыснула в кулак.

Сиезасыр заперся у себя в комнате. В самом деле, так дальше жить нельзя, надо положить этому конец! Сегодня после удачного выступления в церкви он почувствовал прилив храбрости, как будто светлой памяти Константин вдохнул в него новые силы. Да, он мужчина, вот сейчас топнет ногой и покажет им, кто хозяин в доме!

– Этот дом – мой Константинополь! – бормотал он. – Этот бездельник хочет разрушить мой очаг, а я этого не допущу!.. Возьму и убью его!

Но как только вырвались у него слова «убью его», тщедушный учитель сразу испугался. Не дай Бог, кто услышал! Он выглянул в окно. Жена, привалившись к плечу брата, что-то нашептывала ему на ухо и покатывалась со смеху, а этот красавчик, босой, расхристанный, в одной рубашке, полузакрыв глаза, зевал и сладко потягивался.

Сиезасыр отпрянул от окна и упал ничком на кровать.

– Нет, так жить нельзя… это не жизнь! – шептал он, кусая губы, чтобы не разрыдаться.

Потом вдруг вспомнил слова Михалиса, сжал кулаки и ринулся во двор, боясь, что передумает, вернется с полдороги…

– Чего ржете?! – выкрикнул он. Нижняя челюсть у него дрожала. – Молчать!

Жена взглянула на него и закрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Дьямандис покосился на зятя и зевнул.

– А что, учитель, уж и посмеяться нельзя? – лениво проговорил он.

– Не сметь мне перечить! – взвизгнул Сиезасыр. – Я тут хозяин! – Расхрабрившись, он топнул ногой. – Мне нужны ключи от дома!

– Ты видала? – удивленно обратился к сестре Дьямандис, указывая пальцем на изжелта-бледного учителя. – Вот, полюбуйся! Крутанула муха задом и загадила весь мир.

Вангельо не выдержала и звонко рассмеялась.

– Заткнись, бесстыдница! – крикнул разъяренный Сиезасыр и подскочил к ней с намерением зажать ей рот.

– А ну убери лапы! – взревел Дьямандис и занес кулак над головой учителя. – Убью!

При виде этого увесистого кулака Сиезасыр весь съежился.

– Вон отсюда! – рычал Дьямандис. – А не то раздавлю, как червя! Ишь, хозяин выискался! Да ты рылом не вышел, чтоб тут распоряжаться! Ключи ему подавай! А пинка в тощую задницу не хочешь, горбун проклятый? Убирайся, пока очки целы!

Он схватил беднягу за шиворот и шмякнул о стенку. А Вангельо как ни в чем не бывало распустила длинные волосы и стала расчесывать их подаренным ей к свадьбе гребнем из слоновой кости, искоса поглядывая на брата и мужа. Рядом с этой мерзкой гусеницей красавец Дьямандис кажется еще стройнее, еще мужественнее… Сиезасыр с трудом встал, прихрамывая, доплелся до калитки и только там осмелился повернуться к ним.

– Это не жизнь! – сказал он тихо и обреченно. – Надо с этим кончать!

– Вот именно! – раздраженно отозвался Дьямандис. – Сил моих больше нет видеть, как ты с утра до ночи путаешься под ногами. В этом доме нам двоим тесно! – И, взглянув на сестру, добавил, – выбирай: или я, или он!

У учителя перехватило дыхание. Не спуская глаз с жены, он ждал ответа. Вангельо не спеша взяла в зубы зеленую шелковую ленту, захватив волосы обеими руками, тщательно перевязала их, откинула за спину и только после этого отчетливо произнесла:

– С братом я не расстанусь, даже если мир рухнет!

– А как же я? – еле-еле выдавил Сиезасыр.

Вангельо передернула плечами. Дьямандис захохотал и положил ногу на стоящий рядом стул.

– Она ведь тебе ясно сказала! Вали отсюда подобру-поздорову, дорогой зятек!

Как он очутился на улице, где бродил целый день, Сиезасыр не помнил. Было ли то землетрясение, затмение солнца или они происходили только у него в голове? Он даже не заметил, что за ним по пятам следовали двое мальчишек – Трасаки и сын Красойоргиса.

– Никак топиться пошел! – воскликнул Трасаки. – А ну-ка, посмотрим!

Мальчик вчера подслушал, как мать говорила отцу:

– Что-то не ладится там у них, видно, обижают твоего брата…

А отец ответил:

– Ну так пусть утопится, раз не может быть мужчиной!

Поэтому сегодня, когда Сиезасыр, шатаясь как пьяный, побрел к морю, Трасаки схватил приятеля за руку и припустился за дядей.

– Все! Вот помяни мое слово, с причала прыгнет! Поглядим!