– Я виноват, – произнес он, – что позволил выплеснуться своим чувствам, но теперь мне стало легче.

Она улыбнулась ему. Ей хотелось высказать ему свое сочувствие, но одновременно она опасалась оказаться втянутой в водоворот, бурливший вокруг Роберта и Лиззи. В ушах у нее вновь зазвучал голос отца, повторявшего: „Ты хорошая девочка". Поэтому она только решилась спросить:

– Что будем смотреть во второй половине дня? Он достал каталог и раскрыл его на краю стола.

Наиболее интересные павильоны были помечены в каталоге красным фломастером.

– Оловянная посуда, – сказал Роберт, – плакатики и легкие коврики из хлопка. По крайней мере, с этого начнем.

Он улыбнулся Дженни. Она улыбнулась в ответ. Он протянул ей руку.

– Пойдемте, миссис Хардэйкр. Что вы тут сидите? Пора идти отрабатывать обед.

Фрэнсис сидела в заброшенном саду Альказар в Севилье. Было тепло. Ясное весеннее солнце светило на ярком весеннем небе. Она сидела в нише в невысокой кирпичной стене и завороженно смотрела на покачивающие ветвями пальмы и апельсиновые деревья, уже в апреле покрытые пылью.

Луис впервые привез ее в Альказар прошлым летом, в ослепительно жаркий день, когда ей все казалось сном. Он водил ее по дворикам с колоннадами и выложенным плиткой залам дворца, где мавританские арки и купола так странно перемежались с колоннами и галереями эпохи Возрождения. Луис сказал тогда, что Дворец буквально пропитан историей. Именно здесь, например, король Педро Жестокий убил своего гостя из Гранады, некоего Абу Саида, чтобы завладеть его драгоценностями, среди которых был и огромный необработанный рубин. Этот рубин Педро Жестокий подарил впоследствии, в 1350 году, Черному Принцу. Известно, что затем камень попал в Англию и Генрих Пятый носил его на себе во время битвы при Агинкорте.

– А где он теперь?

– Как где? В короне вашей королевы Елизаветы! Фрэнсис представила, как королева несет на голове рубин Абу Саида, а на носу – свои сильные очки. Она описала эту картину Луису. Тот рассмеялся. Они стояли у бассейна с неподвижной водой, и в ней Фрэнсис видела отражение смеющегося после слов о королеве Елизавете Луиса. В Альказаре у Педро Жестокого были, одна за другой, две жены. Первая – принцесса из династии Бурбонов, которую позднее Педро отверг из-за Марии де Падильи. Король очень любил свою вторую жену. Она была столь красива, что придворные кавалеры пили воду из ванны после ее омовения. Один из них отказался. Как гласит предание, он сказал, что если попробует соус, то потом будет жаждать куропатку. Фрэнсис спустилась в сводчатый подвал, чтобы посмотреть на то место, где некогда располагались знаменитые ванны Марии, а затем поднялась на верхний этаж дворца, где Педро устроил для Марии спальню, поскольку считал, что зимний холод в нижних этажах может повредить красоте его возлюбленной. Шесть веков спустя эта спальня предстала перед Фрэнсис весьма странной. Ее стены были украшены в мавританском стиле, а потолок покрывали плохие фрески девятнадцатого столетия. В углу стоял уродливый серебряный стол, принадлежавший королеве Изабелле Второй. Над дверью были зачем-то изображены пять черепов. Это заставляло задуматься о том, какова была интимная жизнь Педро Жестокого и Марии де Падильи. Это заставляло задуматься также (что она делала теперь довольно часто) над древней и совершенно отличной от северян природой испанцев.

Три дня назад Фрэнсис прилетела в Малагу, сопровождая свою первую группу в „посаду" Мохаса. Поездка была очень успешной. Ее клиенты были очарованы гостиницей, двориками, Хуаном, улыбающимися официантами, меню ресторана и новыми желтыми шезлонгами, уютно расположившимися под акациями. Как всегда, не обошлось без заминок – в одном номере тек душ, в другом недоставало вешалок для одежды, в третьем заклинило окно – но ничего серьезного. Фрэнсис прожила с группой два дня, пронаблюдала за первыми прогулками по окрестностям и питанием, получила массу благодарных слов и уехала, оставив их за планами пешей экскурсии к деревне Джеральда Бреннана и осмотра достопримечательностей Гранады. Она доехала на машине до Малаги и успела на внутренний рейс на Севилью.

Квартира Луиса в Севилье представляла собой несколько комнат в задней части „Posada de los Naranjos". Это были прохладные комнаты, а зимой – просто холодные, как обнаружила Фрэнсис. В Андалусии, как и в Тоскании, судя по всему, не умели беречь тепло зимой. Комнаты выходили на аллею, которую Фрэнсис так любила. Стены были побелены и имели разную высоту, так что черепичная кровля над комнатами шла с наклоном. На ней покоили свои ветви с блестящими листьями апельсиновые деревья. На противоположной стороне аллеи все дома имели балконы, которые были уставлены горшками с цветами, закрепленными с помощью проволоки. По балконам круглый год струились каскадами волны герани – красной, белой и розовой. Летом по вечерам на балконе противоположного дома сидел мужчина и играл на гитаре длинные и грустные мелодии. Эти летние ночи позволили Фрэнсис познакомиться с духом юга.

Спальня и гостиная в квартире Луиса выходили окнами на аллею. В ванной окна как такового вообще не было и свет проникал внутрь через застекленное отверстие в крыше. В этой ванной, как и в более узкой ванной в Мадриде и немного большей в Фулхеме, у Фрэнсис были теперь свои зубные щетки и флакончики лосьона и увлажняющего крема для лица. В каждый свой приезд в Испанию она добавляла на полочку еще что-нибудь из туалетных принадлежностей. Луису это нравилось. Он просил ее привозить как можно больше вещей. Он хотел, чтобы в каждой из двух квартир была ее обувь, блузки, юбки, джинсы. Луис говорил, что присутствие ее вещей скрашивает его одиночество, когда она подолгу отсутствует в Испании. Он признавался, что, если ему становилось без нее особенно грустно, он иногда чистил зубы ее зубной щеткой. И Фрэнсис ощущала что-то волнующее и даже пронзительное, представляя себе, как он стоит под квадратом больших севильских звезд, ярко горящих в окошке ванной, с ее зубной щеткой во рту.

В этот день в Альказаре ванные встали перед глазами Фрэнсис не случайно. Два дня назад она в своей ванной в Лондоне дважды по утрам проделала небольшую интимную процедуру с использованием наборов для определения беременности, причем купленных в двух разных аптеках. Она совершала эти процедуры вполне сознательно, подталкиваемая желанием удостовериться, которое она ощущала почти как инстинкт и которое не могла контролировать.

Она проделала все, как положено, рано утром. В первом случае использовались две пластмассовые чашечки со специальным составом, во втором – контрольная пластинка, кончик которой, как гласила приложенная инструкция, должен стать синим в том случае, если результат положительный. В первой пробе в случае беременности на поверхности жидкости в чашечках должен образоваться и остаться синий или фиолетовый кружок. И он будет означать начало или конец света в зависимости от обстоятельств, в которых вы находитесь. Инструкции были написаны разговорно-слащавым языком, и Фрэнсис ожидала, что зародыш там обязательно будет назван „маленьким незнакомцем". Обе бумажки содержали предположение, что синий кружок и синий кончик пластинки будут восприняты с восторгом и облегчением как результат разумного планирования семьи.